Курс приема подходил к концу, и на инквизиторские вопросы доктора Шмидт: «Как вам, молодой человек, сульфазин показался? Чувствуете улучшения в мировосприятии?» он вымученно отвечал:
— Все бы ничего, и препарат чудо как хорош, но вот побочные эффекты мучают… Какие? Да, блин, самопроизвольные семяизвержения. Причем странное дело — только увижу белый халат, так и брызгаю! Если вдруг увидите пятна сзади, не удивляйтесь. Сожалею, но, видимо, не успел отвернуться. Какая досада!..
Его вызвали на последний укол «сульфы». К этому времени он уже с трудом таскал ноги, через пергаментную кожу светились синеватые вены, а шишковатая задница уже была одной болевой точкой. Удивился, что укол будет ставить сама Пиночет — молоденькая медсестра как-то виновато ежилась у двери.
Почувствовав неладное, спросил:
— А что это «сульфу» сегодня не разогревают?
— Уже разогрели, подставляй жопу, — скомандовала свинья-копилка.
Препарат входил подозрительно жестко, разрывая ткани так, что ягодица чуть не слетела с иглы.
— Не рука, а ласточка! Достояние республики. Это надо же так за сорок лет в психиатрии насобачиться, даром что психи безответны, как мухи…
— Давай, давай, пшел…
Реакция наступила внезапно и гораздо раньше, чем через шесть часов. Ногу стало разрывать, ногти посинели, как-то помутнело сознание, и вдруг стало отчетливо понятно, что хочется отрезать эту невыносимо болящую, инородную ногу. Цинизм ситуации заключался еще и в том, что дело было в субботу, все врачи и медсестры были уже дома и трескали пончики с повидлом. А сульфазинщик бился в отупляющей истерике, чувствуя, как начинает задыхаться и сердце отчетливо дает сбой, давление явно падало. Спасло его то, что сосед по палате, склочный пенсионер-полковник, вдруг ужаснулся мертвецкому цвету лица и с перепугу стал долбиться в дверь, крича, что тут больной помирает. Дежурный врач пришел часа через два, сонно поинтересовался, кто орет, почему орет, кто помирает, почему помирает, после этого недовольно призадумался и нехотя дал команду дежурной сестре вколоть этому дауну вот «это» и вот «то».
— Если не поможет, меня не беспокоить, не голоси — не сдохнет. А мне сон не ломай, а то в изолятор запру обоих — там хоть заорись…
Еще через минут сорок ему стало легче, наутро не мог ходить, но уже сносно говорил и опять чувствовал себя жителем планеты Земля. Пришедшая медсестра констатировала, к его неописуемому удивлению, температуру 38,5 градусов… Так какая же тогда была ночью?!
Вся психиатрия, по большому счету, основана на очень простом и очевидно действенном принципе: сделай больному так плохо, чтобы даже тараканы в его голове передохли. «Чем хуже, тем лучше», — говаривал великий психиатр и, по совместительству, великий кормчий Мао.
Не устаешь удивляться прозорливости его слов хотя бы в части отечественного способа корректировки «мягких, как титька» голов. Перечислю лишь немногие перлы лечебной практики.
Номер один, конечно, — сульфазин, препарат удивительно отрезвляющий и успокаивающий порой до летального эффекта.
Инсулиновый шок — очень забавная процедура, на которую вполне можно продавать билеты для тех, кто любит «погорячее». Инсулин забирает сахар из крови, мозг без сладкого начинает агонизировать, наступает реальный столбняк, человек впадает в кому с ужасающими конвульсиями. На глазах изумленного персонала девочка четырнадцати лет с суицидными настроениями ухитрилась привязанными к кровати руками загнуть раму панцирной сетки — сюрреализм в густой смеси с ркастиком. Когда «лечебный» эффект считается достигнутым, медсестра ставит в одеревеневшую руку укол глюкозы и… больной опять с нами, бойко хлопает пустыми глазками, обливаясь трупным потом. С возвращением! Как тебе там показалось?
Голодание. Ну, это для нежно устроенной субтильной интеллигенции, которая от жесткой дрессуры может и о правах человека заголосить. Да и мрет она, зараза, по-есенински легко — того и гляди, с перепугу тапок съест или зубного порошка нанюхается, вот тебе и ЧП, а оно надо? Так что голодание — чистый спешиал фор яйцеголовых очкариков. Ходят дистрофики, глазками бесноватыми зыркают и жрать хотят так, что рке вроде и в попу баловаться расхотелось. Вот вам яркий пример победы советской медицины над империализмом, педерастией и прочими пережитками классового неравенства. Сделать 25–30 кг за месяц в минус — так это не предел. Под хорошую клизму, да под санитарский присмотр еще не так можно фигуру отутюжить.
Все остальные наркотерапии, таблеточки, пилюли, психоанализы и остальная чепуха — это для очень блатных и богатых.
Да еще и не факт, что поможет, в то время как с «сульфой» результат гарантирован. Если считаете, что не помогло, то фирма готова поставить еще пару кубов за свой счет. Что, сразу стало гораздо свежее? А мы что говорили?!
…Он лежал и абсолютно тупо смотрел в потолок. Когда-то очень давно слышал, что самое замечательное на войне — это сидеть и курить. Молча, не спеша сидеть и, не озираясь, курить. Только сейчас до него доходило, что значит «курить». Собравшись с силами, он повернулся на бок, лицом к стене. На куске картона написал цветным карандашом, сворованным у соседа-маразматика:
В который раз передо мной
Возник заката тусклый диск.
Я разговаривал, с собой —
С душой в общении буду чист.
Душа моя меня поймет,
И ей солгать я не смогу.
Как жаль, что в жизни только ей
Доверить тайны я спешу.
Иссяк закат. Вползает ночь.
И сутки прочь летят, как тень.
Никто не сможет мне помочь,
И к смерти ближе новый день.
За ним приехала мать. Полтора месяца дурдома оказали благотворное действие на геройского «зовьет зольдата». Не то что драться-рвать-убивать, а ходить без посторонней помощи эта «угроза миру и демократии» уже не могла, вес крепко упал в категорию до 70 кг, что при росте в 180 см выглядело несколько обезжиренно. Постоянно хотелось спать, есть или хотя бы сидеть с закрытыми глазами. Зато он получил заключение комиссии о том, что психически здоров. Это его немало удивило.
Ведь во время экспертизы психолог жалостливо смотрела и сокрушалась:
— Ну, никак вам в армии нельзя! Спонтанный лидер, не адаптированный к среде. Это же портрет уголовника-рецидивиста, как правило. Но, с другой стороны, при вашем уровне развития интеллекта это более чем странно.
Впрочем, желание замять скандал с холодным сульфазином — токсикозом могло косвенно помочь ему остаться в итоге вменяемым.
Жизнь поделилась на два исторических периода: до и после «сульфы».
