В таких условиях прием или смена вахту становились целым событием, сопровождавшимся всевозможными приключениями. Каждое неосторожное движение или, может быть, безрассудный рывок в безопасное место без использования штормового леера могли окончиться тем, что человека моментально смывало за борт. Если погода становилась слишком плохой, движение по верхней палубе запрещалось, а при мало-мальски штормовой погоде никому не разрешалось выходить из корабельных помещений в одиночку. Несчастные случаи, конечно, бывали редко, но почти всегда все промокали до нитки, что сильно ухудшало положение вступавших на вахту. Для уходивших вниз дело обстояло немногим лучше, так как возможности высушить одежду в жилой палубе были ограниченными, а брать с собой в море несколько смен одежды матросы не могли из-за недостатка места для ее хранения. Несмотря на непрерывное вычерпывание и подтирание палуб шваброй, вода все время гуляла по жилым палубам с одного борта на другой в такт качке корабля. Условия в кают-компании и каютах были немногим лучше, да, вероятно, и не представляло большого удовольствия иметь койку, с которой вас в любое время может вышвырнуть на палубу. Гораздо приятнее было лежать в подвесной койке.
В Северной Атлантике в зимнее время сильные штормы иногда продолжаются целыми неделями. Циклон следует за циклоном, не давая передышки, чтобы высушить одежду или корабельные помещения. И не было бы удивительным, если бы в такой обстановке команда находилась в состоянии морального упадка, если бы мелкие стычки перерастали в крупные ссоры, неприязнь переходила в ненависть, короче говоря, если бы среди людей возникали трения. Однако мне лишь изредка приходилось слышать о таких случаях. Наоборот, трудности, пережитые вместе, как правило, сплачивали корабельные команды.
Тогда мне и в голову не приходило, что я нахожусь на грани полного нервного истощения. Однажды в темную штормовую ночь, когда мы приближались к гавани Сент-Джонс на Ньюфаундленде, сигнальщики допустили какую-то незначительную ошибку при обмене опознательными сигналами с портовым сигнальным постом. Но я пришел в ярость и грубо накричал на старшину сигнальщиков, добродушного, спокойного человека и прекрасного специалиста. Позже я понял, что это был необдуманный поступок, и решил в дальнейшем попытаться больше контролировать себя. В то же время я стал задумываться, не начинаю ли я страдать так называемым истощением нервной системы от напряженной боевой обстановки.[75
Поэтому, когда по прибытии в гавань я узнал, что мой старый друг и сотоварищ Роуленд, потопивший Прина, должен сменить меня на моем посту, я не сразу поверил этой чудесной перемене. После передачи корабля я должен был отправиться на новую американскую военно-морскую базу в Ардженшия в качестве британского представителя.
Я отправился в Ардженшию, не имея ясного представления о том, в чем именно будут заключаться мои обязанности. Я никогда раньше не слышал об Ардженшии и только позже узнал, что эта гавань была местом исторической встречи Рузвельта и Черчилля, на которой они впервые сформулировали принципы Атлантической хартии. Теперь Ардженшия как передовая база "соединения поддержки" (так назывался этот вклад американцев в битву за Атлантику) должна была занять определенное место в войне. Из своего штаба в Ардженшии американский адмирал, командовавший этим соединением, контролировал действия конвоев в целом и эскортных сил в частности, пока они находились в западной части Атлантики. Затем в центре Атлантики, на меридиане, известном под названием "линия смены", ответственность переходила к главнокомандующему силами Западных подходов.
Здесь, в Ардженшии, должны были также базироваться британские и союзные эскортные группы в период ожидания выхода в океан с обратными конвоями. Дело в том, что Сент-Джонс - главный город Ньюфаундленда, используемый канадскими группами, - был слишком мал, чтобы вместить большое количество кораблей.
В связи с этим возникла необходимость создать базу из ничего. Доковые устройства, ремонтные мастерские, система снабжения, приспособления для передачи топлива, не уступающие соответствующим системам, приспособлениям и устройствам таких старых портов, как Ливерпуль или Гринок, а также совершенная военно-воздушная база должны были быть построены за несколько месяцев Для американцев с их полным равнодушием к вопросам стоимости это была обычная работа.
До их прибытия Ардженшия представляла собой небольшую деревушку. Она даже не дала своего имени заливу, на берегах которого расположена и который носит имя большого соседнего селения Пласеншия. Ее домики были в беспорядке разбросаны вокруг небольшой римско-католической церкви. Однако ко времени моего прибытия лицо этой деревушки в корне изменилось.
Американцы приступили к созданию базы на голом месте с обычной для них быстротой и энергией. Чудовищные экскаваторы при свете дуговых фонарей грохотали дни и ночи напролет. Дороги прокладывались со скоростью разворачиваемого ковра и нередко исчезали с такой же быстротой, когда необходимость в них отпадала. До сих пор помню, как однажды вечером, возвращаясь домой после обеда у адмирала, я заметил, что дорога, по которой я приехал, исчезла.
До меня должность британского представителя в Ардженшии - в этой американской базе - занимал капитан-лейтенант Элисон. Я рассчитывал, что он введет меня в курс дела, но этого не случилось. Я должен был защищать интересы британских эскортных групп, которые теперь сопровождали конвои на всем пути через Атлантику и использовали Ардженшию в качестве базы для пополнения запасов и ремонта, перед тем как отправиться с конвоем в обратный путь.
Но так как я не был прикомандирован к штабу американского адмирала или командира базы, который организовывал снабжение, я не совсем ясно представлял себе, каким образом мне следовало решать стоящие передо мной задачи. Я был единственным английским моряком в этом месте (весь мой персонал состоял из канадцев), и ко мне относились с величайшим подозрением. Не явился ли я учить американцев их обязанностям? Или, может быть, я стану претендовать на право контролировать оперативное использование британских кораблей, которые в западной части Атлантики переходили под контроль американского военно-морского командования? На этой стадии участия американцев в войне тесная связь между нашими военно-морскими силами еще не была достигнута.
Вполне возможно, что руководители американского военно-морского флота боялись, что мы, опираясь на наш более чем двухлетний опыт войны, будем претендовать на право диктовать свои законы в решении оперативных вопросов. Поэтому прием, оказанный мне старшим американским морским начальником адмиралом Бристолом, вряд ли можно было назвать сердечным. К тому же начальник его штаба капитан 2 ранга Кэрни, который впоследствии сделал головокружительную карьеру, достигнув должности начальника морских операций, самым вежливым образом намекнул, что мне лучше всего придерживаться чисто административных вопросов и оставить оперативные дела в покое. Я с улыбкой вспоминаю свою отчаянную борьбу за разрешение читать донесения, касающиеся движения и ожидаемого прибытия эскортных групп, чтобы лучше организовать их прием, постановку к стенке и пополнение запасов. Но эти донесения были "оперативными" и поэтому выходили из сферы моей компетенции. Правда, в конце концов я убедил американский штаб, что характер моей работы действительно требует, чтобы я читал эти донесения. Но даже после этого "правила соблюдения военной тайны" наложили запрет на выдачу мне копий, и я должен был выпрашивать у адъютанта адмирала нужные мне бумаги. Позже и эта проблема была разрешена, и я хорошо помню день, когда в моей конторе установили огромный сейф со сложным запором для хранения этих секретных документов.
