Желая оставить внука себе, Елизавета Алексеевна сделала завещание, по которому принадлежащее ей имение в 500 душ отписала Мише, но с условием, что он будет находиться при ней по меньшей мере до совершеннолетия; если же отец заберёт мальчика, то всё отойдёт к другим родственникам. Ну а Юрий Петрович, будучи едва ли не первым ознакомлен с этим завещанием, решил, что бабушкино богатство нужнее сыну, чем отцовские любовь и забота, и оставил его у Елизаветы Алексеевны. Сам же после смерти жены перебрался из Тархан в собственное небольшое имение Кропотово, расположенное в Тульской губернии.
Увы, поэту не довелось пережить свою бабушку и вступить во владение наследством. А вот разлука с отцом, несомненно, поспособствовала развитию меланхолии и пессимизма в характере мальчугана, выросшего круглым сиротой.
Впрочем, отдадим должное: Арсеньева потерявшая мужа и единственную дочь, конечно же, попыталась своей любовью возместить внуку утраченных родителей и всю себя целиком посвятила ему. И не только себя, но всё в Тарханах отныне существовало и служило только для Мишиного удовольствия. Бабушка и сама подчинялась всякому капризу внука и того же требовала от прочих. Когда Мише шёл шестой год, Елизавета Алексеевна взяла к себе в дом двух его сверстников для совместного воспитания, а ещё через два года одела в специально пошитые военные мундиры деревенскую ребятню, чтобы у внука было своё «потешное войско», которым бы он командовал.
«Потешные бои» мальчик наблюдал и у взрослых, когда зимою сходились дворовые против деревенских – стенка на стенку. Однажды в разгаре такового увеселения, увидев своего любимого садовника Василия с рассечённой до крови губой, маленький Миша расплакался.
Уже в детстве Лермонтов проявлял художественную незаурядность, преотлично делая из талого снега колоссов. А из крашеного воска (что-то вроде теперешнего пластилина) маленький скульптор лепил грандиозные батальные картины, среди которых были и переход войска Александра Македонского через Граник, и сражение при Арбеллах с колесницами, конницей, пехотой и боевыми слонами.
В 1827 году Арсеньева вместе со своим внуком переехала из Тархан в Москву. Пришла пора всерьёз заняться его образованием. Сначала – домашние учителя, а через год – поступление полупансионером в 4-й класс Университетского благородного пансиона. Университетским назывался он потому, что в старших классах преподавали университетские профессора и курс его значительно превышал гимназический. Пансион стоял наравне с Царскосельским Лицеем и выпускал чиновников 14, 12 и 10-го классов по чинопроизводству. Среди первых учеников, чьи имена были выгравированы на золотой доске в актовом зале, значились Жуковский, Грибоедов, Тютчев.
Пансион имел литературно-полиграфическое направление и развивал переводческие, издательские и оформительские навыки. Поощрялось сочинительство. Преподававший русскую словесность С.Е. Раич издавал журнал «Галатея», в котором публиковал творческие опыты своих учеников. Впрочем, некоторые из них и сами издавали свои рукописные журналы с нехитрыми добропорядочными названиями: «Улей», «Маяк»… Именно в таких самодельных ежемесячниках и были помещены первые произведения Михаила Лермонтова, в 14-летнем возрасте начавшего писать стихи.
Не ограничиваясь занятиями в пансионе, юный поэт берёт уроки на дому по немецкой литературе, рисованию, музыке, российской словесности. Английскому языку обучается на основе поэтических текстов Жоржа Гордона Байрона – счастливая идея репетитора. Вполне ли овладел Лермонтов этим не слишком популярным в то время языком, не суть важно, а вот байронизмом и в литературном, и в нравственно-этическом плане проникся совершенно.
Романтические маски жизненных изгоев, созданные гордой ущербностью британского гения, не могли не показаться соблазнительными для юноши некрасивого внешне, но внутренне необыкновенно одарённого. К тому же поэзия всегда являлась и является наиболее реальной возможностью обнаружения этой незримой для посторонних душевной красоты. Короче говоря, у Михаила Лермонтова зародилась мечта сделаться русским Байроном.
4-й класс пансиона был окончен досрочно, и 21 декабря 1828 года юношу перевели в 5-й. Как бы предчувствуя, сколь коротки сроки, ему отпущенные, Лермонтов постоянно спешил, сгущая время, делая его насыщенным и плотным. Отсюда и основательное изучение поэзии, начиная с Тредиаковского, Ломоносова и Сумарокова, и создание своего журнальчика «Утренняя заря».
Весьма своеобразно осваивает Лермонтов поэтику Александра Сергеевича Пушкина, переписывая его поэмы на собственный лад. Он как бы редактирует их, что-то выбрасывая, что-то добавляя. В результате – нечто лермонтовское, коллажное, склеенное из пушкинских кусков. А по пушкинским «Цыганам» у одарённого юноши возникает замысел оперы и он пишет либретто. Уместно заметить, что Михаил Юрьевич Лермонтов был талантлив разносторонне: великолепно рисовал и писал красками, отлично играл в шахматы, делал успехи в математике.
Первое увлечение поэзией сопутствовало его первой серьёзной влюблённости. Девушку звали Екатериной Сушковой, и была она подругой его двоюродной сестры Александры Верещагиной. Будучи постарше, обе барышни относились к нему несколько свысока и считали косолапым, неуклюжим и язвительно-насмешливым подростком. Насколько чувства Сушковой были далеки от взаимности, можно судить по её воспоминаниям об этой поре:
«Сашенька и я, точно, мы обращались с Лермонтовым, как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углублённым в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сентиментальные суждения, а мы, чтобы подразнить его, в ответ подадим ему волан или верёвочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятым и неоценённым снимком с первейших поэтов».
Нередко служила поводом для шутки и неразборчивость юного Лермонтова в еде. Однажды девушки заказали повару испечь булочки с опилками и после весёлой продолжительной прогулки положили их на тарелку проголодавшегося приятеля. Только на второй или третьей булочке жестокие насмешницы указали бедному мальчику на несъедобность поглощаемой им снеди. Миша рассердился, убежал и несколько дней не показывался, то ли действительно страдая расстройством желудка, то ли желая своей мнимой болезнью наказать участниц не слишком гуманного розыгрыша.
