То есть говорить об угнетении русской нацией других народов, о некоем «народе-господине» нет оснований. Хотя, конечно, взаимоотношения между русскими переселенцами и коренным населением складывались не без трудностей и противоречий, взаимных обид и злоупотреблений. Но виноваты в этих распрях и столкновениях меньше всего были русские переселенцы-хлебопашцы, откликнувшиеся на призыв ехать и занимать «свободные земли» на Урале и в Сибири: они ни в чем не стесняли кочевое население, земли всем хватало — и для посевов, и для пастбищ. Осложнения стали возникать позже, когда площади свободной земли начали уменьшаться, а цены на нее — повышаться. К тому же на смену талантливым и честным первоустроителям Оренбургского края прибывали алчные чиновники, хищные коммерсанты. Они скупали, а то и отбирали землю как у туземного населения, так и у русских колонистов и по спекулятивным ценам перепродавали ее. Крестьян, прибывавших из внутренних губерний на «свободные земли», повсюду настигало крепостничество, которое было нисколько не легче колониального гнета. И все же словом «колонизаторы» нельзя характеризовать весь разнообразный контингент русских поселенцев в том смысле, в каком обычно оно применялось к колонизаторам вообще. Для сравнения вспомним, что до прихода англичан в Северную Америку там проживало более двух миллионов индейцев. К началу нынешнего столетия их осталось менее двухсот тысяч, оттесненных в малоудобные для жизни места. Да и как тут не вспомнить узаконенную охоту на индейцев, установленную цену за их скальпы?! Туземцев истребляли, как зверей и птиц.
В Оренбургском крае, в целом на Урале, а также в Сибири, наоборот, XVIII и XIX века отмечены ускоренным ростом численности коренного населения. Если в начале XVIII века башкир насчитывалось примерно сорок тысяч, то к середине столетия эта цифра увеличилась в пять раз. Нуждаясь в людях — в хлебопашцах, воинах и рабочих, — Русское государство проводило по отношению к иноверцам охранительную политику, поощряло, правда, в меру и ненасильственно, крещение калмыков и татар, всячески старалось превратить своих вчерашних врагов в верноподданных слуг. После падения Казани, например, первому назначенному туда архиепископу наказывалось «страхом к крещению отнюдь не проводить, а проводить только лаской». Кстати, когда раздался призыв Минина и Пожарского освободить Москву от поляков, тысячи татар и марийцев добровольно влились в русское ополчение.
Петр Первый в воинском уставе предписывал своим военачальникам и солдатам: «Каковой ни есть веры или народа они суть, между собой христианскую любовь иметь». Татищев в Горном уставе подчеркивал необходимость обучения иноверцев не только профессиональному мастерству, но и русской грамоте, рекомендовав в школы и созданное им Екатеринбургское горное училище принимать всех наиболее способных юношей «несмотря его рода… равно как русских…» и «языка же всякого учиться не воспрещать, но паче к тому поохочивать». В Самаре Татищев создал первую татаро-калмыцкую школу, ее возглавили «студент калмыцкого языка» Иван Ерофеев и преподаватель восточных языков Махмуд Абдурахманов. Татищев советовал грамотных мурз приравнивать к русским дворянам, а простому народу «ласкою и толкованием» разъяснять хотя бы утилитарную пользу ученья: грамотного иноверца русский чиновник обмануть не сможет.
Свидетельства добрых взаимоотношений русских с инородцами приводятся и в «Топографии Оренбургской». Повествуя о том, как купец Твердышев основывал на башкирской земле Воскресенский медеплавильный завод, Рычков писал: «По состоянию башкирского народа, который ничто столь много не уважает, как старинные свои вотчинные земли и отхожие, то есть лесные угодья, а больше всего тельные бортевые промыслы, беспристрастно можно сказать, что при первом заведении горных заводов, к которым на всякие строения, так же на дрова и уголье, множество лесов необходимо требуется, надобны были великая осмотрительность и всякая ласковость, справедливость и умеренность с башкирцами, чтобы от них, по их дикости и легкомыслию, от новости на землях таких затруднений не было и вновь бы беспокойство не отрыгнуло. Но упомянутый Твердышев с компанейщиком его симбирским же купцом Иваном Мясниковым и с двумя родными своими братьями, не жалея труда, ни иждивения, так искусно и честно поступали, что башкирцы, полюбив их, почитали всегда хозяевами, и не только никаких помешательств и препятствий ни в чем им не чинили, но и сами, узнав свойство руд, из награждения им объявлять стали; а многие из платы и возкой на завод руды промышлять возохотились; и так познакомившись и подружившись с ними, могли они через одно почти лето первый свой медеплавильный завод в действие произвести, который, построив на реке Тор, впадающей в Белую, от Табынска в 90 верстах, именовали Воскресенским».
Татищев, а затем и Неплюев нередко вступались за беглых, невзирая на их национальные различия. Они не выдавали их, за что подчас получали выговора из Петербурга. Но кем было заселять край? Купцы и ремесленники в оренбургские степи ехали с большой неохотой, а если и приезжали, то долго не могли приспособиться к суровым условиям края, где одновременно нужно было быть ремесленником, торговцем, воином и землепашцем. Беглые люди — украинцы, русские, татары, раскольники, донские казаки — стекались на берега Яика, спасаясь от крепостного ига, от рекрутских повинностей. Помещики и заводчики внутренних губерний, лишаясь тяглового крестьянства, работников, жаловались правительству, требуя возврата беглых. Правительство издавало грозные указы и манифесты, но они не помогали ни окоротить, ни вернуть беглых.
В своем донесении в Сенат Неплюев настоял, чтобы в Оренбургском крае беглых не преследовать, поскольку надеяться только на одних ссыльных весьма опрометчиво: за счет преступников, воров и гулящих девок невозможно в новом крае упрочить гражданские и социально-нравственные устои жизни, выполнить благоустроительские прожекты. По причине нехватки в губернии рабочих рук Неплюев не только не выдавал беглых, но зазывал в край всех, кто мог приехать. Как повествует Рычков, когда в Оренбуржье пожелали переехать казанские татары, «люди торговые и пожиточные», Неплюев не только не воспрепятствовал, но пошел навстречу их требованиям. Освободил татар от рекрутского набора, разрешил им построить мечеть, что, вообще-то говоря, тогда запрещалось. В итоге двести семей казанских татар в 1744 году поселились в восемнадцати километрах от Оренбурга на берегу Сакмары, назвав свою деревню Сеитовой слободой (ныне Татарская Каргала). Поселенцы занялись земледелием, построили водяные мельницы.
