«Рассказывали мне еще священники этого города, – сообщает нам Тритемий, – что в присутствии многих он хвастался таким знанием всех наук и такой памятью, что если бы все труды Платона и Аристотеля и вся их философия были начисто забыты, то он, как новый Ездра Иудейский, по памяти полностью восстановил бы их и даже в более изящном виде»{82}.
Хотя Тритемий испытывал явное желание больше узнать о Фаусте, «священники» Гельнхаузена едва ли могли предоставить непредвзятую информацию о подобном человеке. В их сообщении на первый план выходит гуманистическая бравада Фауста. Обвинения такого рода вполне могли исходить от того, кто видел в Фаусте последователя итальянского гуманиста Публия Фауста Андрелина. Фауст во всеуслышание заявлял не только о глубине своих познаний, но также о возможностях собственной памяти. В доцифровую эпоху, когда книгопечатание находилось ещё в младенческом возрасте, память имела первостепенное значение. От учёного ожидали, что он будет держать всю свою библиотеку в голове. Как указывал Евсевий Кесарийский (ок. 275–339 н. э.) – греческий писатель и первый историк церкви, сочинения которого сохранились до нашего времени, Ездра Иудейский прославился тем, что «восстановил» изречения пророков и закон Моисея после того, как рукописи были уничтожены во время вавилонского плена. Кому пришло в голову это сравнение, Фаусту или священникам?
Заявление Фауста о способности восстановить работы античных философов «даже в более изящном виде» вновь являет нам его гуманистические интересы. Гуманистов интересовали не только сами знания, но и утончённость стиля. В заявлении о способности переписать сочинения Платона и Аристотеля заново и «в более изящном виде» эта гуманистическая тенденция сочетается с откровенным хвастовством.
«После этого, когда я находился в Шпейере, он явился в Вюрцбург, где не менее самонадеянно говорил в большом собрании, что ничего достойного удивления в чудесах Христовых нет и что он сам берется в любое время и сколько угодно раз совершить все то, что совершал Спаситель», – пишет Тритемий{83}.
Расстроенный неудачей, он продолжил письмо и рассказал новые факты о Фаусте. Примерно после 2 июня 1506 года Фауст побывал в таком важном для того времени городе, как Вюрцбург. В Вюрцбурге находилась цитадель Мариенберг – возвышавшаяся над местностью резиденция князя-епископа, из которой открывался вид на один из крупнейших романских соборов Германии, находившийся на месте церкви, по преданию освящённой самим Карлом Великим. В Вюрцбургском кафедральном соборе произносил свои речи аскетичный проповедник Иоганн Гейлер фон Кайзерсберг (1445–1510), окончательно переехавший в Страсбург в 1480 году. В этом городе родился крупнейший немецкий скульптор эпохи поздней готики Тильман Рименшнейдер (ок. 1460–1531), позднее ставший бургомистром и одним из предводителей Крестьянской войны. Это был непокорный город, открыто проявлявший свой радикализм. Рименшнейдер лишь поддержал давнюю традицию, начатую в 1476 году паломничеством граждан Вюрцбурга в поддержку Ганса Дударя, народного проповедника из Никласхаузена.
Вюрцбург был старым университетским городом, что обычно привлекало Фауста. Возможно, здесь он мог найти аудиторию, достаточно образованную, чтобы воспринимать его гуманистические призывы. Хотя университет в Вюрцбурге был основан в 1402 году по образцу Болонского университета, вскоре он получил сомнительную репутацию. Студенты обучались в основательном, но скромном двухэтажном здании с красивыми ступенчатыми фронтонами. Университет пришёл в упадок вскоре после того, как в 1423 году закололи его первого ректора Иоганна Цантфурта (Johann Zantfurt). Тритемий, написавший об университете в 1506 году, осуждал разгульный образ жизни студентов, считая это «главным препятствием научных занятий в Вюрцбурге»{84}. Кафедральный капитул при епископе, составленный из представителей знати, отказался от финансирования университета, и ко времени прибытия Фауста этот научный центр уже закончил работу. Столь плачевные обстоятельства привёли к тому, что в 1582 году университет пришлось открывать заново.
Впоследствии Тритемий также приедет в Вюрцбург, где станет аббатом в старом шотландском монастыре, в церкви Святого Иакова. Письмо Вирдунгу 1507 года было написано из Вюрцбурга – и несомненно, что информация о Фаусте, ставшая известной Тритемию, дошла до него по прибытии в город. Как утверждают, наиболее опасные заявления Фауст сделал именно в Вюрцбурге. Можно лишь представить, какая тишина наступала после его слов, сказанных на рыночной площади или, возможно, обращённых к иной аудитории. Подумайте, с каким удивлением и потрясением смотрели на Фауста его слушатели.
В то же время его слова можно расценивать по-разному. Фауст не возмущал спокойствия Вюрцбурга новостью о заключённом им соглашении с дьяволом: на самом деле он за всю жизнь ни разу не сделал такого заявления – и, наоборот, говорил, что вся его власть целиком происходит от Иисуса. В своём письме Тритемий утверждает обратное, явно желая шокировать Вирдунга. Но сегодня то же может сказать и показать любой выступающий на сцене маг-иллюзионист – и это вовсе не подразумевает способностей настоящего Иисуса.
Неужели заявления Фауста были рекламой магического представления? Возможно, он полагал, что сможет объяснить эти чудеса естественными, а вовсе не сверхъестественными причинами? Или он действительно полагал, что может соперничать с Иисусом, подобно Симону-магу или философу Аполлонию Тианскому (II век до н. э. – ок. 98 н. э.)?
Все слышали, как Иисус превратил воду в вино и накормил 5000 человек, но ведь перечень его чудес этим не ограничивается. Апостолы ставили в заслугу Спасителю не менее 20 чудесных исцелений, 3 воскрешения из мёртвых, 5 экзорцизмов и множество других чудес. Судя по прочим источникам, таким как апокрифические евангелия и даже Коран, этот список можно расширить до более чем 80 приписываемых Иисусу чудес. Фауст поставил себе непростую задачу.
В более поздних рассказах о колдовских пирах Фауста говорилось, что мог творить собственные чудеса с хлебом и вином. Конечно, среди тех чудес было и хождение по воде. Леонардо да Винчи оставил набросок подобного «хождения», а на одной из иллюстраций к книге Томаса Хилла «Естественные и искусственные заключения» 1581 года показаны фигура человека, балансирующего на привязанных к его ногам поплавках, и небольшая лодка, болтающаяся вдалеке. Но Фауст не ограничился хождением по воде и, как считают, не менее чем однажды летал по воздуху. Воскрешения из мёртвых обычно считали уделом некромантов – и, конечно, Фауст заявлял о своей компетентности в этой области. В рукописи XV века, которая значится в каталоге Баварской государственной библиотеки в Мюнхене под наименованием Codex Latinus Monacensis 849 – так называемом «руководстве по некромантии», есть специальная формула для подобных операций. Однако экзорцизм не значился среди сильных сторон Фауста. Судя по угрозам, о которых упоминал Меланхтон и полтергейсту в проклятом им монастыре, репутация Фауста предполагала скорее привлечение демонов, чем их изгнание из человека. Согласно Бегарди, Фауст «похвалялся своим великим искусством… во врачевании», добавляя к списку собственных успехов исцеления, хотя и не сверхъестественные. Хотя Бегарди не сообщил, насколько успешной была такая практика, его высказывания говорят о том, что Фауст имел репутацию человека беспринципного. В эпоху Возрождения такие «чудеса» входили в арсенал магов, а истории, которые рассказывали о Фаусте в более поздние времена, лишь подтверждали якобы имевшуюся у Фауста способность «совершить все то, что совершал Спаситель»{85}.
