- Учти, что на твоей "Малютке" не считались с традицией подводников знать свой корабль назубок, - прощаясь со мною, назидательно сказал Кукуй. Мы говорили с твоим предшественником, но он и слышать не хотел...
- Я принял меры. Завтра начну экзамены, - ответил я.
- А сам ты... все изучил? - Кукуй испытующе глянул на меня.
- Кажется, да.
- Когда будешь опрашивать экипаж, пригласи Грешилова, Сурова или кого-нибудь, кто хорошо знает "Малютку".
- Ты прав. Обязательно попрошу Сурова. Он самый дотошный...
При упоминании о Дмитрии Сурове мы рассмеялись. Все моряки знали, что, принимая зачеты от своих подчиненных, он выворачивал у них, как говорили, "все кишки". Подводники шутили, что людям, прошедшим "школу Сурова", воевать - все равно, что у тещи есть блины. Экипаж подводной лодки, которой командовал Суров, к тому времени имел уже четыре крупных победы. Разумеется, его успехи объяснялись не только отвагой и мужеством подводников, но и их твердыми знаниями.
В бою
"Малютка" была ошвартована к берегу глубокой протоки. Развесистые ветви дуба защищали ее от знойного августовского солнца. Прямо по носу, в двух кабельтовых от нее, стояла плавбаза "Эльбрус". По единственной тропинке, связывавшей "Малютку" с плавбазой, непрерывной цепью двигались подводники. Они переносили боеприпасы, продовольствие, обмундирование.
- В шестнадцать часов все должно быть готово! - напомнил я боцману, руководившему работами.
- Так точно! - ответил боцман Халилов сиплым басом. - Все будет готово!
- Еще надо в бане помыться, пройти медосмотр, проверить в лодке крепления по-штормовому и...
- Есть, товарищ командир. Здесь, на новом месте, нас воздушными тревогами не беспокоят, все сделаем, успеем.
- Хорошо, что мы сюда перебазировались, - согласился с боцманом корабельный штурман лейтенант Глоба, подтянутый, очень юный офицер, - а то эти тревоги все нервы перегрызли...
- Ваши нервы пилой не перепилишь, не то чтобы перегрызть, - возразил я.
Лейтенант Яков Глоба принадлежал к числу невозмутимых, даже несколько флегматичных людей. Его ничто и никогда не возмущало, и вывести его из себя было очень трудно.
- Это только так кажется, - серьезно ответил мне Глоба.
- Значит, нравится вам это место?
- Есть свои минусы и здесь...
- Какие?
- А взять, например, это, - штурман показал на рога буйволов, которыми была усеяна вся протока. Каждая пара этих причудливых рогов венчала прятавшуюся под водой тушу огромного животного, спасавшегося от дневного зноя.
- В случае, если нужно срочно, из протоки не выйдешь, - пояснил Глоба, согнать их с места невозможно.
- Это верно. Но какие мирные животные, не правда ли? Вы их впервые видите?
- Впервые. Но... они не такие уж мирные. Вчера два буйвола подрались около лодки. Так знаете что было? Едва лодку не опрокинули... Гонялись друг за другом и подняли такую волну, что вода через верхний люк попадала даже в центральный пост. И мы ничего не могли поделать с ними. Вызвали хозяина. Тот притащил горящее полено и начал бить им по носам разъяренных животных. Кое-как усмирил, но заявил, что полного мира между подравшимися уже не будет и что одного из них придется продать.
На плавбазе меня и штурмана принял командир дивизиона. Он подробно проинформировал нас об обстановке на море в районе позиции, куда предполагалось послать нашу "Малютку". Затем Хияйнен задал несколько вопросов штурману и, видимо, удовлетворенный ответами, отпустил его.
- Подготовку к походу вы провели хорошо, - сказал мне Лев Петрович, когда Глоба вышел из каюты, - личный состав вашей лодки прошел большую школу...
- Академию, говорят, - вставил я.
- Пожалуй, так. Во всяком случае экзамены были настоящие. И вас... немножко подергали, правда?
- Я ведь тоже экзаменовался...
- А вы хотели, чтобы вас обошли? Нет уж, с командира спрос должен быть повышенный. Иначе нельзя.
- Я не в претензии.
- В общем, теперь все зависит от вас. Экипаж подготовлен для действий в любых условиях. Последние выходы в море показали высокую выучку личного состава и хорошее состояние механизмов. Сегодня с наступлением темноты боевой выход. Точное время в документах. Их вам вручат в шестнадцать часов. Провожать придем.
Выйдя из каюты комдива, я встретил фельдшера плавбазы, главстаршину Нину Тесленок и понял, почему многие подводники заглядывались на нее. Нина была очень хороша.
- У вас есть свободное время? - спросил я ее.
- Смотря для чего, - улыбнулась Нина.
- Я хочу пригласить вас на подводную лодку...
- Что вы! Матросы разбегутся: "Женщина на корабле - быть беде"...
- Вот потому-то я и приглашаю вас. Надо же бороться с суевериями. Мои подводники не разбегутся, не бойтесь. Я им скажу словами грузинского поэта: "Женщина, как мать, украшает общество, она, как благодетель, приносит счастье".
Мне долго пришлось убеждать девушку посетить "Малютку" в день нашего выхода в море.
Каким путем проникали различные суеверия в среду советских моряков, объяснить трудно, но факт оставался фактом. Только во время войны эти суеверия получили особенно широкое распространение и приносили определенный вред. Я знаю случаи, когда срывались выходы в море, назначенные на понедельники и тринадцатые числа.
Хотелось внушить подводникам, что успех зависит только от их выучки, воли к победе, настойчивости. Мне казалось, что бытовавшие среди части моряков суеверия, вера в приметы могут в отдельных случаях привести к фатализму, который в решающую минуту может нарушить контакт между командиром и подчиненными.
Подойдя к трапу, я пропустил вперед Нину Тесленок. Провожаемая удивленными взглядами подводников, она проворно вскочила на палубу "Малютки".
- Добро пожаловать! - забыв о субординации, расплылся в улыбке Каркоцкий и протянул руку девушке.
- Здравствуйте... здравствуйте! - запнувшись, ответила Нина, и на ее щеках выступил румянец смущения. - Меня подводники не заругают? Женщина на корабле...
- У нас суеверных чудаков мало, - парторг глянул на удивленные лица окружающих и добавил: - Вернее, нет совсем.
- Я же вам говорил, - поддержал я Каркоцкого, - народ у нас сознательный. - И я громко произнес запомнившееся мне изречение грузинского поэта.
- Поэту не воевать, дай бог ему здоровья, - буркнул кто-то, вызвав этим общий смех.
- Главстаршина Нина Тесленок сегодня наша гостья. Будем же гостеприимны! заключил я, вглядываясь в лица моряков.
Мы пригласили Нину пообедать с нами, и когда после обеда прощались с нею, многим, вероятно, не очень хотелось, чтобы она уходила с корабля. Во всяком случае своей непосредственностью, острым умом и веселым нравом Нина сумела оставить о себе хороший след в сердцах моряков.
