Благодарный за нужные показания следователь дал Васе право на получение внеочередной посылки в тюрьму.
— Спасибо Аньке-сибирячке, сразу выслала.
Анька-сибирячка — Васина сестра. Далее следовал рассказ, как когда-то он ездил к сестре в гости.
— Муж ейный — начальник с портфелем. Вечером говорит мне: выпить хочешь? Ясно, хочу, че я не человек, что ли. Ну, говорит, только Аньке не сболтни, щас достанем. Анна, идем с Василием гулять, город ему покажу. Столовка., заходим туда с заднего хода. Заведующая сама нам навстречу выскочила. Во баба! Че вам надо? Сама не понимаешь?! Щас будет. Выносит нам на подносе графин водки и закусь. Хорошо угостила. Зять ее жарил, я сразу допер, потому боялся, что я Анке сболтну. Ну, стоящая у зятя баба. Сиськи — во!
…Больше всего в этом месте опасаюсь, что читатель подумает, будто я обличаю "военного преступника". Во-1-х, как раз среди них я встречал совсем иных людей (другая тема, я уже писал о ней в "Месте и времени"). Во-2-х, вчера таким же Васей выглядел обвинитель, прокурор на новгородском процессе, успевший за три минуты эфирного времени солгать, по моим подсчетам, минимум два раза. И телекомментатор процесса — тоже. Почему я сравниваю обычных советских лжецов на должности с сотрудником гиммлеровской военно-полевой полиции? Да потому что у лжецов на должностях никогда не хватило бы духу сказать "нет" врагу в лагере для военнопленных, где из троих молодых людей двое погибало от голода и болезней (данные, имеющиеся у меня здесь: из пяти миллионов семисот пятидесяти тысяч советских военнопленных, преимущественно солдат-новобранцев, погибло за четыре года войны три миллиона семьсот пятьдесят тысяч). Кто из этих, "нынешних", мог бы умереть за отечество в безвестности, как собака за хозяина, бесславно, не только без благодарности Родины, но наоборот, оплеванным ею, умереть с достоинством ради своих внутренних принципов — люди, которые и жить с достоинством не научены! Все обличители Коробкиных, прокуроры и пропагандисты, следователи и писатели — доведись поменяться с ним местом в тех обстоятельствах — и никто не заметил бы сейчас разницы между нынешним судьей и нынешним подсудимым. Все простые советские люди, воспитанные на лжи и потому бессильные перед Злом.
Может быть, потому я так несдержанно об этом говорю, что узнал, слава Богу, достаточно людей в Союзе, способных с достоинством и жить, и умереть во имя принципов их духовной жизни. Но с годами безмысленная, бездуховная муть все шире разливается по этой стране. Греки когда-то определили самый могущественный народ своего мира, персов, как "людей, которые не умеют говорить "нет"… Сейчас здесь, в Ермаке, я кругом вижу людей, которые "не умеют говорить "нет" — ни начальству, ни подлецу, ни — что главное — самим себе, своей внутренней пошлости и распущенности, что присуща человеку. Это реальность, которая окружила меня после выхода из зоны на волю, она-то и заставляет вспоминать Васю Коробкина…
…В соседней со мной комнате живет разливщик стали на комбинате ферросплавов — 28-летний экс-милиционер, уволенный из МВД за алкоголизм. Устроившись на завод, из первых четырех дней работы пропьянствовал три, снова пьянствует, и уезжал лечиться от алкоголизма, и после этого опять пьет. Троих внучат кормит его пожилая мать.
…Дом напротив. Вдовец, чиновник, владелец немалого приусадебного хозяйства. К слову, в прошлом коллега Васи Коробкина по службе в гехаймефельдполицай, в нынешнем — мой "опекун" от ГБ по месту жительства. Иногда, налакавшись, дядя Вася выходит на промысел — ворует у соседей мясо из кладовок и охапки сена из стогов.
…Еще сосед по квартире — молодой казах. "Условник", получивший за взятку в милиции право жить не в общежитии, а на частной квартире. Укладчик бетона, пропивает приличную получку за два дня ("вмажем флакон, Михаил?") и до следующей получки ходит вечно голодным, ненавидя и завидуя тем, у кого имеются тарелка с едой. Особая примета — склонность ко лжи не для получения выгод, это бы нормально, а исключительно из какого-то своеобразного чувства самоутверждения ("Здорово я ему лапши на уши навешал, Михаил?")
…Другой объект наблюдения — пышнотелая супруга крупного инженера-металлурга. Собирает деньги у подруг на покупку импортных изделий у неких "торгашек", но вещи подругам не отдает, деньги тоже. Коли совсем припрут, всучивает подругам под видом "фирмы" какой-нибудь кемеровский промкомбинат, неаккуратно срезая с него советские наклейки.
Все эти "объекты" и напомнили про Коробкина из гехаймефельдполицай. Не злодеи — злодейство ведь предполагает духовность, только сатанинскую, враждебную добру. Здесь — ничего похожего. На месте совести пустота, как у майора Ковалева на месте носа. Ну, может, у кого-то бугорок остался, не знаю.
Винить ли Советскую власть с ее безрелигиозностью, тотальной ложью, пьянством и пр.?
Но ведь она все-таки насаждает — даже той же ложью! — мораль (хотя и советскую мораль). Для того и коробкиных судит ("вот что бывает с изменниками! Все равно найдем и покараем!"), и снимает все эти бесчисленные фильмы, телепередачи о войне. Победа в войне над гитлеризмом — это единственное чистое дело Советской власти, и она инстинктивно за нее цепляется… Но это — стремление насадить в обществе мораль, а не аморальность!
Да и объективно: рядом со мной живут люди, воспитанные Соввластью, но не лишившиеся совести. Рядом с моим экс-милиционером иногда вижу его брата, старательного рабочего, поступившего в вечерний институт, увлеченного коллекционированием марок (здесь и это — признак определенной духовности). В конце концов, я сам воспитан на "Антидюринге" и "Государстве и революции", безо религии — и не стал же я "коробкиным"…
Думается, обширное сословие возникло в процессе ломки сложившихся обществ (не только в России) — из выломившихся со своих мест людей. Как горьковские босяки, они перемещаются в пространствах., не имеют круга жизненных привязанностей. Вчерашний крестьянин — потом горожанин-рабочий, вчерашняя доярка — секретарша в конторе, модница, вчерашний хулиган — инженер, а инженер наоборот — сегодня рабочий (это не "художественный" перечень, упоминаю их всех без фамилий, но перед глазами реальные соседи по Ермаку). Каждое перемещение из слоя в слой, из региона в регион, из семьи в зону, из лесов в степи (и наоборот) — разрушает стереотипы общественного поведения, выработанного в месте воспитания человека — стереотипы, выработанные общиной, классом, нацией — и усвоенные под названием совести.
Конечно, это "совесть для людей", а не тайный голос души, направляющий наши поступки, который принято обозначать сим словом. Но суть не в терминологии. Выламываясь из своего общественного слоя, миллионы коробкиных теряют какую-никакую, а все же свойственную им культурную традицию и превращаются в "перекати-поля", заполняющие советские города, поселки и…лагеря.
