Затем десять дней спустя: «Спасибо за Ваше приглашение приехать в Сен-Клу. Я уже принял решение не воспользоваться им; оно едва ли будет необходимо. По-видимому, зверства в Германии уменьшаются. То, как Франция и Америка прореагировали ни них, не могло не произвести впечатления, но те пытки, небольшие по размерам, но тем не менее наполняющие болью, которые возникли вследствие этого, не прекратятся, и систематическое подавление евреев, лишение их всех позиций пока что едва лишь началось. Нельзя не видеть того, что преследование евреев и ограничение интеллектуальной свободы являются единственными характерными чертами программы Гитлера, которые могут быть выполнены. Все остальное является слабым и утопичным…»
После встречи в сентябре прошлого года Фрейд и Ференци больше не обсуждали свои разногласия. Чувства Фрейда по отношению к нему никогда не изменялись, а Ференци оставался, по крайней мере внешне, в дружеских отношениях с Фрейдом. Они продолжали обмениваться письмами, основной темой которых было все более тяжелое состояние здоровья Ференци. Лечение было успешным в том смысле, что не давало ходу анемии, но в марте, как это иногда случается при этой болезни, она поразила спинной и головной мозг, и во время последних двух месяцев своей жизни он не мог стоять и ходить; это, несомненно, обострило его скрытые психотические наклонности.
Три недели спустя после поджога рейхстага в Берлине в качестве сигнала для широко распространенного преследования со стороны нацистов Ференци прислал до некоторой степени паническое письмо, в котором настойчиво умолял Фрейда улететь из Австрии, пока еще есть время. Он советовал Фрейду немедленно уехать в Англию вместе со своей дочерью Анной и, возможно, с несколькими пациентами. Со своей стороны, если опасность приблизится к Венгрии, он намеревается выехать в Швейцарию. Его врач уверил Ференци в том, что его пессимизм происходит из-за его патологического состояния, но, оглядываясь на прошлое, следует признать, что в его сумасшествии была некая метода. Ответ Фрейда стал последним письмом, которое он написал своему старому другу.
Мне было очень тяжело услышать, что Ваше выздоровление, которое началось так хорошо, внезапно замедлилось, но мне тем более приятно слышать о последних улучшениях в Вашем самочувствии. Я умоляю Вас воздержаться от тяжелой работы; Ваш почерк ясно показывает, в какой усталости Вы находитесь в настоящее время. Любые обсуждения между нами относительно Ваших технических и теоретических новшеств могут подождать; они только выиграют от того, что на данное время будут отложены в сторону. А что для меня еще более важно, так это то, чтобы Вы поправили свое здоровье.
Что касается непосредственной причины для Вашего письма, мотива отлета, то я рад, что могу сообщить Вам, что не думаю покидать Вену. Я недостаточно мобилен, я слишком завишу от своего лечения, от различных улучшений и комфортов; далее, я не хочу оставлять здесь свое имущество. Возможно, однако, что я бы все равно остался здесь, даже если бы я был молод и в полном здравии. За всем этим, естественно, скрыто эмоциональное отношение, но также присутствуют различные рационализации. Гитлеровский режим не обязательно оккупирует также и Австрию. Конечно, это возможно, но все придерживаются мнения, что режим здесь не достигнет той степени жестокости, которая царит сейчас в Германии. Для меня не существует какой-либо личной угрозы, и, когда Вы изображаете жизнь при угнетении нас, евреев, чрезвычайно неприятной, не забывайте о том, какая тяжелая жизнь ожидает беженцев вдали от родины, будь то Швейцария или Англия. По моему мнению, полет был бы оправдан лишь в случае непосредственной угрозы жизни; кроме того, если они намереваются убить меня, то это будет просто один из видов смерти, подобно любому другому.
Всего лишь несколько часов тому назад из Берлина приехал Эрнст[179] после неприятных переживаний в Дрездене и на границе. Он немец, и поэтому не может вернуться обратно; после сегодняшнего дня ни одному немецкому еврею не будет разрешено покинуть пределы страны. Я слышал, что Зиммель выехал в Цюрих. Я надеюсь, что Вы спокойно останетесь в Будапеште и вскоре пришлете мне хорошие известия о своем состоянии…
Последним письмом от Ференци, написанным им в постели 4 мая, были несколько строк о дне рождения Фрейда. В течение нескольких последних месяцев умственное расстройство быстро прогрессировало. Ференци рассказывал, как одна из его американских пациенток, которой он имел обыкновение посвящать четыре или пять часов в день, проанализировала его и тем самым излечила от всех недугов. От нее к нему через Атлантический океан шли послания — Ференци всегда стойко верил в телепатию. Затем у него возникали бредовые мысли о предполагаемой враждебности Фрейда[180].
Ближе к концу у него появились яростные параноидальные и даже убийственные приступы гнева, за которыми последовала внезапная смерть 24 мая. Таким был трагический конец этой яркой, обаятельной и выдающейся личности, человека, который в течение четверти века был самым близким другом Фрейда. Скрытые демоны, таящиеся внутри него, против которых Ференци в течение многих лет боролся изо всех сил, и с большим успехом, победили его в конечном счете, и на его болезненном опыте мы еще раз убедились в том, сколь могущественна может быть их власть.
Фрейд ответил на мое письмо соболезнования: «Да, у нас есть все основания, чтобы утешать друг друга. Наша потеря велика и тяжела; она является частью того изменения, которое ниспровергает все существующее и таким образом расчищает дорогу новому. Ференци унес с собой часть старого времени; затем, когда уйду я, наступит новое время, которое Вы еще увидите. Судьба. Покорность. Это все».
Примерно в это время д-р Рой Винн из Сиднея предложил Фрейду, чтобы тот написал более сокровенную автобиографию. Он едва ли мог сделать менее приятное предложение. Но Фрейд в очаровательном письме спокойно ответил: «Ваше желание, чтобы я написал сокровенную биографию, вряд ли исполнимо. Даже то количество автобиографических данных (эксгибиционизм), которое потребовалось мне для написания „Толкования сновидений“, я нашел для себя достаточно тяжелым делом, и мне не кажется, что кто-либо много узнает от такой публикации. Лично я прошу от мира нечто большее, а именно чтобы он оставил меня в покое и посвятил вместо этого свой интерес психоанализу».
В день рождения Фрейда Шур, как обычно, обследовал его. Жена Шура ожидала ребенка, рождение которого задерживалось на несколько дней. Фрейд велел ему поспешить к жене и на прощание сказал задумчиво: «Вы уходите от человека, который не хочет покидать этот мир, к ребенку, который не хочет входить в него».
