взаимных обвинений. Так, англичане и американцы рассматривали советскую политику в Болгарии и Румынии как нарушение ялтинской Декларации об освобожденной Европе. Советские представители парировали аналогичными обвинениями в отношении политики англичан в Греции. Трумэн чинил большие препятствия признанию болгарского, венгерского и румынского правительств. Ряд обвинений против СССР вызвал также вопрос об английской и американской собственности в Румынии, в частности об оборудовании нефтепромыслов, которое было конфисковано немцами, а затем перешло к Советскому Союзу. Русские также обвинили западные державы в установлении в Триесте «итальянского фашистского режима».
Но все это, хотя и явилось показательным, было не главное. Основные разногласия проявились в двух вопросах – о Германии и о Польше. Правда, на первый взгляд все меры по демилитаризации, денацификации и т. д. строго соответствовали предшествующим решениям. Казалось, что Германия также была поставлена под совместный контроль четырех держав. Косвенно был признан принцип политического и экономического единства Германии, и СССР впоследствии считал своей большой заслугой, что он еще в марте 1945 г. решительно возражал против всяких предложений западных держав относительно раздела Германии на западную часть (прилегающую к Руру и Рейнской области), южную часть (включая Австрию с Веной в качестве столицы) и восточную часть со столицей в Берлине. Но хотя такой раздел не был осуществлен, Потсдам, несомненно, заложил основу для раздела другого рода. Особенно наглядно о «зональном» разделе свидетельствовало достигнутое в конечном счете соглашение о репарациях – явно в обмен на принятие западными державами линии Одер – Нейсе, установленной в порядке свершившегося факта в качестве западной границы немецких земель, находившихся «под польским управлением» до окончательного мирного урегулирования с Германией. Эти земли не должны были рассматриваться как часть советской оккупационной зоны Германии.
Если Стеттиниус жаловался, что в Ялте позиции Англии и Соединенных Штатов не были сильными, то Трумэн и Бирнс считали, что в Потсдаме они имели очень сильные позиции. Незадолго перед тем был успешно осуществлен испытательный взрыв атомной бомбы, и, по словам военного министра Генри Стимсона, Трумэн был этим «исключительно доволен и обрадован». Президент заявил, что «это придало ему уверенности» в переговорах с русскими.
Черчилль был в восторге от нового президента и полностью поддерживал его «жесткую» линию в отношении СССР.
Русские были рады расстаться с Черчиллем, но, когда после английских всеобщих выборов Черчилля и Идена сменили Эттли и Бевин, они обнаружили, что им нечему радоваться. По словам Бирнса, Бевин крайне «агрессивно и энергично возражал» против новых польских границ. Вскоре после Потсдамской конференции один из членов советской делегации заметил мне, что он находит Бевина «очень волевым человеком», то есть выразил в вежливой форме мысль, что, по его мнению, новый английский министр иностранных дел крайне груб и несговорчив.
В Потсдаме было достигнуто соглашение о репарациях. Русские еще до Потсдамской конференции вывозили всякое оборудование из советской зоны, именовавшееся в то время «трофеями». Но они все еще надеялись, что в Потсдаме вопрос о репарациях будет поставлен на общегерманскую основу. Этому не суждено было случиться. 23 июля Бирнс заявил, что предложенная Сталиным сумма в 20 млрд. долларов (половина которой предназначалась для Советского Союза) является «нереальной», и отказался назвать какую-либо другую цифру. Он также повторил возражения правительства Соединенных Штатов против вмешательства СССР в осуществление контроля над промышленностью Рура и других районов Западной Германии. Затем произошел следующий разговор:
«Молотов. Насколько я понимаю, вы имеете в виду, что каждая страна должна получить репарации со своей собственной зоны. Если мы не придем к соглашению, результат будет тот же.
Бирнс. Да.
Молотов. Не означает ли ваше предложение, что каждая страна будет иметь свободу рук в своей зоне и будет Действовать совершенно независимо от других?
Бирнс. Это верно по существу» [244].
Советские представители больше недели противились принятию этого предложения, но в конечном счете согласились с ним на следующих условиях: им будет также дана возможность изъять германские активы во всей Восточной Европе; они получат дополнительно небольшой процент репараций, взимаемых с Западной Германии, и, наконец, западные державы «временно» признают линию Одер – Нейсе. В сущности, это означало полный отказ от подхода к решению вопроса о репарациях на общегерманской основе, за который СССР вел такую отчаянную борьбу. Даже те незначительные репарационные поставки для Советского Союза из Западной Германии, что сохраняли в какой-то мере видимость «общегерманского» подхода, были прекращены меньше чем через год, очевидно, под личную ответственность военного губернатора американской зоны генерала Люшьеса Клея…
Такое урегулирование вопроса о репарациях имело кардинальное значение: оно положило начало политике, направленной к тому, чтобы не допускать Советский Союз в Западную Германию, но в то же время укрепила его экономический, а тем самым и политический контроль над Восточной Германией и Восточной Европой в целом. Это очевидное проявление политики «сфер влияния», конечно, полностью противоречило провозглашенной Трумэном «политике открытых дверей», и американские эксперты продолжали спорить, в чем же подлинное значение этого явного противоречия.
Между американской атомной бомбой и необычной сделкой насчет репараций, заключенной в Потсдаме, была прямая связь. В сущности, это был симптом временного (как думал Трумэн) раскола Германии и Европы на две части. Хотя в течение последующих двух-трех лет еще поддерживалась какая-то видимость «мира между Большой тройкой», в действительности Потсдам ознаменовал собой начало конца этого мира, главной основой которого, по мнению советских руководителей, был совместный контроль над Германией.
Глава V
Короткая советско-японская война. Хиросима
Командующий Забайкальским фронтом маршал Р. Я. Малиновский принимает капитуляцию японских войск в Маньчжурии
В советско-германской войне было два периода, когда русские опасались, что японцы нападут на них: в первые месяцы войны – по существу, до самого нападения Японии на Пирл-Харбор – ив тяжелые лето и осень 1942 г. В качестве меры предосторожности против японского нападения Советский Союз был вынужден держать на Дальнем Востоке значительные силы – около сорока дивизий. Хотя в чрезвычайных обстоятельствах – во время битвы под Москвой и затем в период обороны Сталинграда – Советскому Верховному Главнокомандованию приходилось использовать часть дальневосточных сил и перебрасывать сибирские войска на советско-германский фронт, бесспорно, что в первые 18 месяцев войны Япония оказала Гитлеру очень большую услугу, сковав своей миллионной Квантунской армией крупные советские силы, которые очень пригодились бы для войны с Германией.
После Сталинграда и в связи с тем что война на Тихом океане развивалась вовсе не так успешно, как ожидали японцы, нападение Японии на Советский Союз было «отложено».
В советской «Истории войны» говорится:
«Победа Красной Армии на Волге нанесла непоправимый удар по японским планам вторжения в Советский Союз. Дальневосточный агрессор, погрязший в войне против Китая, Соединенных Штатов Америки и Великобритании, имел все основания серьезно сомневаться в успехе военных действий, которые подготовлялись им против СССР… Японский посол в Берлине… 6 марта 1943 г. заявил Риббентропу: правительство Японии придерживается того
