Для полноты картины тут надо сказать, что была высказана ещё одна, четвертая версия, о существовании которой я узнал совсем недавно:
...
Известный украинский политолог Юрий Левенец, по совместительству – один из успешных в стране политконсультантов, не раз приводивший к победам на общенациональных выборах политиков первой величины, в одном из наших разговоров вдруг повернулся неожиданной стороной. «А вы знаете, – сказал он, – что я когда-то целую книгу написал об убийстве Столыпина – «Жизнь и смерть реформатора»? В ней, кстати, была изложена совершенно новая версия случившегося. Меня даже покойный Солженицын потом специально в Москву пригласил, так его заинтересовала эта версия. Мы ездили к нему в гости на дачу в Троице-Лыково...»
(Евгений Киселев. Новое покушение. The New times, № 49, 28 ноября 2011. Стр. 40)
Книгу «Жизнь и смерть реформатора» Ю. Левенец написал в соавторстве со своим коллегой (соучеником по истфаку Киевского университета) Валерием Волковинским.
Соавторы обратили внимание на некоторые несообразности в поведении Богрова, которые ни одна из известных им версий объяснить не могла.
По официальной версии Богров метил Столыпину в сердце, но пуля попала в орден Святого Владимира на его груди и срикошетила. Так оно, возможно, и было. Но звезда этого ордена носилась на правой нижней стороне груди, и Богров (он был очень хороший стрелок), если он действительно целил в сердце своей жертвы, не мог бы так промахнуться. А главное, совершенно непонятно, что помешало ему разрядить в Столыпина, если он действительно хотел его убить, всю обойму.
...
Мы долго думали, – рассказывает Левенец, – и наконец поняли, что же тут не так. Все версии не давали ответа на вопрос: что за человек был Богров, что подвигло его на выстрел и, собственно говоря, на виселицу? По сей день я с интересом читаю все, что пишут об убийстве Столыпина, но, скажу без ложной скромности, ни разу не встречал более детального исследования этого уголовного дела с точки зрения личности убийцы. Мы впервые изучили не только протоколы допросов Богрова, но и все показания челяди, которая обслуживала его семью, свидетельства тюремщиков, другие показания очевидцев. В итоге предложили нашу версию: Богров не собирался убивать Столыпина. Он хотел лишь инсценировать неудачное покушение.
(Там же)
К такому выводу соавторы пришли именно потому, что Богров, каким он представился им по ходу их дотошного расследования, оказался совсем не похож на идейного борца с режимом, тем более на человека, готового к самопожертвованию. Он был бонвиван, устраивал кутежи с девицами легкого поведения, сорил деньгами, любил ездить за границу. По словам очевидцев, подражал модному тогда литературному герою Дориану Грею.
Став революционером-подпольщиком – не столько по убеждениям, сколько по склонности ко всякого рода острым ощущениям и авантюрам (любил ходить по лезвию ножа), он растратил партийную кассу. И тут ему пришла в голову дерзкая мысль: сказать товарищам, что деньги он потратил на подготовку покушения. А для себя решил, что выстрелит, но – промахнётся. За неудачное покушение к смертной казни приговорить не могли, он отделается тюремным сроком и выйдет на свободу героем, а заодно и разрубит тяготившую его связь с охранкой.
...
В крепости, по словам тюремщиков, – рассказывает Левенец, – Богров, не знавший, что рана Столыпина оказалась смертельной, был странно бодр и весел, пока не узнал, что дело повернулось совершенно иначе: судить его будут за убийство, и ему грозит виселица. Впрочем, самообладание Богров сохранял до самого конца. Несмотря на многочисленные разговоры, что суд якобы был необычайно поспешным, мы не нашли в материалах процесса никаких существенных нарушений российского законодательства. Вплоть до того, что по решению суда семье приговорённого к смерти вернули тот самый браунинг и неизрасходованные патроны – частная собственность...
(Там же. Стр. 43)
Судьба авторов этой книги сложилась по-разному. Юрий Левенец стал академиком Национальной академии наук Украины, директором Института политических и этнонациональных исследований – крупнейшего в стране академического НИИ такого профиля, советником нескольких президентов и премьер-министров. Валерий Волковинский получил известность своими работами по истории Украины в годы Гражданской войны, в частности, написал биографию батьки Махно, но, к сожалению, рано ушёл из жизни. А сама книга давно стала библиографической редкостью, даже у авторов не сохранилось ни одного экземпляра.
В заключение – несколько слов об итоге их встречи с Солженицыным.
Он любезно принял их, вежливо выслушал, но остался при своём мнении. Не только переубедить его, но даже заинтересовать своей версией они не смогли.
* * *
Солженицына не могла заинтересовать не только эта, по правде сказать, довольно экстравагантная версия, но и вообще никакая другая, кроме его собственной.
Он и обратился к этому судьбоносному, как теперь принято говорить, событию в истории России только для того, чтобы высказать – не просто высказать, а подробно развернуть – эту свою версию.
У него Богров убивает Столыпина как еврей . И не по каким-нибудь конкретным, обусловленным тогдашними событиями еврейским побуждениям (скажем, мстя за дело Бейлиса или погромы), а потому, что толкает его на это убийство «трехтысячелетний зов» еврейской истории. И выбирает он в качестве жертвы именно Столыпина, потому что главная, сокровенная его цель состоит в том, чтобы выстрелить в самое сердце России . Столыпин выбран им как самый крупный человек тогдашней России, единственная, последняя её надежда. Роковым своим выстрелом именно он, Богров, обрек страну на все будущие её несчастья. Пуля выпущенная из его пистолета в 1911 году, изменила ход истории, предопределила и февраль, и октябрь 17-го, и гражданскую войну, и сталинский ГУЛАГ – всё, всё было заложено и предопределено уже тогда, этим богровским выстрелом.
...
Повинуясь традиционным образцам поведения проповедников «русской идеи» – и не останавливаясь даже перед разрушением художественной целостности романа Солженицын вводит в новую редакцию еврейскую тему.
В центре её оказывается не имеющая никакого отношения к августовской катастрофе история Петра Столыпина, прозрачно символизирующего Россию, и еврея Мордки Богрова, убивающего Россию, повинуясь «трехтысячелетнему, тонкому, уверенному зову» своей расы. В художественном смысле история эта губительна для «Августа Четырнадцатого», в партийно-политическом – она предназначена его спасти. Ибо никак иначе нельзя доказать, что, несмотря на предсмертный старческий маразм православной монархии, так откровенно продемонстрированный самим Солженицыным, умерла она все-таки не сама по себе, но была сокрушена «бесами».
