[…] Мне кажется, подсудимый перед судом и на скамье подсудимых ведет себя надменно и презрительно по отношению к трибуналу, который судит его так, как никогда еще не судили ни одной живой души – впрочем, как и мертвой… Я прошу суд […] обязать подсудимого записывать свои пояснения. А также принудить его соблюдать порядок ответов на мои вопросы, дав его адвокату возможность впоследствии представить его пояснения.
Председатель: Я уже объяснил общие правила, которые должен соблюдать подсудимый, как и все остальные… А теперь, вероятно, следует закрыть заседание».
Потеряв выдержку из-за выходок Геринга, судья Джексон практически ничего не выиграл. Точно так же, как и сам Геринг за тринадцать лет до Нюрнбергского процесса, вспылив во время суда над Димитровым. Поэтому подсудимый вернулся на место с высоко поднятой головой и с улыбкой на лице. Накануне он выиграл первую схватку, потом проиграл вторую после полудня и только что одержал победу в третьей… Когда он сел на место, остальные подсудимые принялись пожимать Герингу руку, а одна впечатленная им американская журналистка отправила в редакцию своего издания телеграмму такого содержания: «Геринг выиграл подачу»[715]. Другие журналисты телеграфировали: «Геринг контратакует». По возвращении в камеру этот великий скромник сказал Вернеру Броссу: «Еще немного, и Джексон не сможет выносить даже мой взгляд. Он до меня не дотягивает». Потом последовали новые замечания о победе, и впоследствии пораженный этим Бросс записал в своем дневнике: «Он считал этот допрос чем-то вроде воздушного боя».
Используя «авиационную» аналогию, можно сказать, что Геринг не вышел из зоны турбулентности, потому что 20 марта заседание суда возобновилось, и обвинитель Джексон вновь пошел в атаку, вооружившись несколькими толстыми папками с документами. Начал он с той, где были документы, касающиеся преследования евреев. Джексон зачитал десяток законов и декретов, подписанных или завизированных Герингом в период с 1935 по 1941 год. Начиная с печально известных Нюрнбергских законов и заканчивая зловещим декретом от 31 июля 1941 года, где говорилось об «окончательном решении еврейского вопроса». Упомянул обвинитель и вышедший после «Хрустальной ночи» декрет, которым нацисты обязали еврейскую общину выплатить контрибуцию в размере 1 миллиарда марок на покрытие расходов страховых кампаний. В этой связи обвинитель долго зачитывал рабочие записи совещания, состоявшегося 12 ноября 1938 года в Министерстве авиации, и, естественно, процитировал ужасные слова Геринга, адресованные Гейдриху: «Лучше бы вы убили двести евреев, вместо того чтобы уничтожить столько материальных ценностей!» Потом перешел к допросу.
«Джексон: Действительно ли вы так говорили? Геринг: Это было сказано в запальчивости. […] Я не придавал этому значения. Это стало следствием внезапного возбуждения из-за всех этих событий, уничтожения стольких материальных ценностей и связанных с этим трудностей. Конечно, если вы хотите вспомнить все слова, которые я произнес за последние двадцать пять лет, то я мог бы сам привести примеры еще более резких высказываний. […]
Джексон: В конце того совещания вы сказали: “В наказание за их ужасные преступления все немецкие евреи обязаны выплатить штраф в размере миллиарда марок… Эти мерзавцы долго после этого не посмеют пойти на новое преступление. Кстати, хочу добавить, что мне лично не хотелось бы быть евреем в Германии!” Так вы сказали?
Геринг: Да, именно так.
Джексон: А над этим вы не хотите пошутить?» Продолжение допроса оказалось не менее компрометирующим. Джексон предъявил ряд документов, показывавших, с каким размахом во Франции «команда Розенберга» конфисковывала произведения искусства для Геринга. Среди многих эпизодов обвинитель напомнил о «двадцати пяти вагонах конфискованного из коллекций Ротшильда, Зелигмана и других евреев имущества, включая картины, мебель, ковры, драгоценности и элементы декора». Затем поднял вопрос о полученных рейхсмаршалом взятках, начиная с 7 миллионов марок, которые передал ему производитель сигарет «Реемтсма» в обмен на обещание списать его задолженность по налогам. Потом Джексон заговорил о депортации русских рабочих в Германию, о том, что 24 сентября 1942 года Геринг предложил для борьбы с советскими партизанами сформировать специальные отряды «егерей» и разрешить им «убивать, жечь и насиловать». И наконец, о предложении фюреру убивать на месте английские и американские экипажи самолетов, которые принимали участие в налетах на немецкие города или на пассажирские поезда во время их следования.
От всех этих обвинений Геринг отбивался с большим трудом, часто прибегая к техническим или терминологическим уловкам: большинство привезенных из Франции произведений искусства на самом деле были куплены. «Принудительный труд» следует называть «обязательным». Он лично никогда не приказывал жечь деревни, расстреливать заложников или насиловать женщин. В декрете от 31 июля 1941 года следует читать «тотальное решение», а не «окончательное решение». В протокол совещания, проходившего 15 и 16 мая 1944 года, где говорится о его предложении убивать летчиков союзников, вкралась ошибка именно в этом пункте, хотя в остальном все правильно…
Положение подсудимого еще более ухудшилось, когда 21 марта Джексона сменил сэр Максуэлл-Файф. Заместитель Главного обвинителя от Великобритании начал с того, что опроверг доводы Геринга, казавшиеся наиболее прочными, в частности то, что он якобы слишком поздно узнал о побеге пленных британских летчиков из стационарного лагеря люфтваффе «Люфт III» и не смог помешать расстрелу пятидесяти из них в конце марта 1944 года, так как в то время находился в отпуске. Сэр Максуэлл-Файф сообщил, что расстрелы производились в период с 25 марта по 13 апреля, так что у Геринга имелось достаточно времени, чтобы обо всем узнать и прекратить казни. «Вы прекрасно понимаете, – продолжал обвинитель, – что то, о чем я сейчас говорю, было известно не только ОКВ, гестапо и криминальной полиции. Об этом знал ваш начальник оперативного управления генерал Форстер, который сказал генералу Грошу, что доложил об этом маршалу Мильху. […] Может быть, уговорить Гитлера отменить это решение было невозможно, как вы утверждаете, но я хочу, чтобы вы поняли: если все упомянутые мною офицеры были осведомлены о расстрелах, значит, вы тоже об этом знали. Но вы ничего не сделали, чтобы спасти летчиков от расстрела, следовательно, вы косвенно стали соучастником этой гнусной череды убийств».
Миротворческие поползновения Геринга, уже изрядно дискредитированные в ходе допроса Далеруса, снова были поставлены под сомнение, как и взгляды нацистских вождей на нейтралитет Голландии и Бельгии.
