Жизнь в нашем городе и крае, как и везде, трудна и напряжённа, цены растут, предприятия замирают, растёт преступность и безработица, и впереди я не вижу просвета. Но позавчера я встретился с человеком, который буквально убегает от оголтелых казахов из Чимкента и баял, что у нас хотя бы дышать легче. Скоро в Казахстане благодаря усилиям лукавого и коварного Назарбаева образуется рабовладельческое государство, где рабами останутся неспособные уехать и за себя постоять русские, уже позволившие переименовать Павлодар и признать Семиречье исконно казахской землёй, а не казачьей русской вольницей. Павел Васильев в гробу перевернулся небось, он ведь оттуда, из казаков, родом.
Ну, кланяюсь, желаю, чтоб полегче тебе жилось. Виктор Петрович
6 февраля
Красноярск
(А.М.Борщаговскому)
Здравствуйте Александр Михайлович!
Благодарю Вас за тёплые слова поздравления и ответно желаю того же, чего и вы нам пожелали, главное, чтоб красные петуха войны не пустили по нашей горемычной земле и здоровья было бы достаточно, чтобы волочь свои остатние дни без тягости для себя и для родных.
Я, набравшись сил в плаванье, навалился на рукопись романа и вот, слава богу, отдал на машинку уже читабельный вариант. Книга даётся очень трудно, и далеко не всё я вывез в ту гору, которую наметил, но уж и то, что на данном этапе, как говорили большевики, исчерпался, готов уж давать рукопись в читку, считая работу более или менее сделанной, меня утешает.
В двадцатых числах февраля я должен ехать в Швейцарию по приглашению университета читать лекции. Что это такое и как оно делается, я со своими шестью классами представляю смутно, но про сибирскую литературу, если надо, расскажу любопытным женевским студентам. Нашим вон вроде бы уже ничего, кроме диплома, не надо, сделали из университета сарай и копытят там на дискотеках, уже и профашистский отрядик баркашовцев сколотили.
Живём мы в трудах и заботах. Зима, слава богу, была хорошая и уже движется к концу. Наши сибирские морозцы отвалили к вам, в столицу. Ехать и лететь немножко страшновато и дорого, но меня берут на содержание иностранцы, а с самолётом беда, сидят люди по двое-трое суток в аэропорту — нет керосина, и неизвестно, когда этот бардак кончится. Мне кажется, товарищ президент уже не ведёт, а прямо на верёвке тащит коммунистов обратно к власти. Вот распотеха, вот бедствие-то будет! Но об этом не только говорить, но и думать-то страшно...
Уповая на Господа и заботы его, будем жить дальше и в меру им данных сил трудиться. Кланяюсь и ещё раз желаю доброго здоровья! В. Астафьев
22 февраля 1994 г.
Красноярск
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Съездил я в конце ноября — начале декабря по морям и странам в опчестве, названном «Культурная миссия России», и было нас 520 душ в том числе более 20 писателей — Солоухин, Залыгин, Розов, Окуджава, Чухонцев и два Вити были — Лихоносов и Потанин, а со мною дак и три, был Ваня Завражин из Липецка, большой знаток поэзии, и Миша Кураев из Петербурга был, очень это хороший писатель и человек. В каюте со мной зимогорил Александр Михайлович Боршаговский, сперва он угнетал меня многословием и перечислением друзей во всём мире, а потом иссяк и всё пошло нормально.
Денег у меня почти не было, поэтому я отдавался созерцанию, отдыху и трепотне с ребятами, поскольку до этого работал, разумеется, молча над второй книгой романа и очень устал. Побывали мы в Греции, Египте, Израиле и Турции. Посещение Иерусалима, Вифлеема, Гроба Господня, Назарета и места Крещения Христа на Иордане произвело на меня успокаивающее, благотворное действие.
Вернувшись домой, я навалился с новой силой на роман, и вот сдал М. С. на машинку уже читабельный вариант, а М. С, бедная, первый раз в жизни взбунтовалась, говорит, больше не могу, такого тяжёлого текста ещё не печатала и печатать не могу, выдохлась. Да и я ещё не писал такого тяжёлого текста, и не всё я вывез на гору и не сделал ещё роман таким, каким хотел бы, но лучше не умею, не справляюсь со страшной задачей, какую сам себе задал, но и того, что есть, с меня довольно. Не скоро я примусь за третью книгу. Шибко устал, обескровился, надсадился.
Никто ведь с меня и с М. С. не снимал домашних забот, текучки, тревоги и нервотрепки. Плавая по морям, придумал я весёлую детскую повесть. Это мне помогало и раньше, после блевотных «Снегов» [имеется в виду роман «Тают снега», опубликованный в Перми в 1958 году и по желанию самого Виктора Петровича последние тридцать лет ни разу не переиздававшийся. — Сост.] написал я между прочим «Дядю Кузю», а после «Царь-рыбных» надсад и терзаний — «Оду огороду». Заполнял и другими «лёгкими» опусами паузы, и это мне помогало собраться с духом, накопить сил для очередного штурма высот, мною же нагребённых из российской политики, камня, грязи, слёз и крови.
Великий умница и патриот Отечества нашего по фамилии Кузьмин Валериан Матвеевич, убухавший на «миссию» вроде бы более 30 миллионов им где-то заработанных денег, поинтересовался под конец рейса — удалось ли нам и мне, в частности, отдохнуть. Узнав о том, что я придумал на корабле повестушку, сказал, что уже этот рейс и его немалые хлопоты и старания оправданы.
Дело за малым — осталось сдать книгу в «Новый мир» и, отдохнув в деревне, напечатать повесть. А тут юбилей надвигается — этакая страсть. Марья Семёновна грозится от всего этого залечь в больницу или сбежать куда-нибудь. Да куда же деться-то? И детки-подростки — тоже не подарок. И местные фашисты в лице тов. Пащенко и его связников по какому-то патриотическому русскому союзу шельмуют всех и вся, в том числе и меня, борясь за то, чтоб ничего не писать и ходить в писателях, а если и писать, то плохо, бездарно и отстаивать эту стряпню как величайшее достижение духовной, творческой и всякой другой мысли.
Я-то не читаю ни красноярской подворотни, ни «Дня» — донора и вдохновителя тов. Пащенко. хотя они просто воют, требуя ответов, полемик и всяческого к себе внимания — и здесь ты и Валентин Григорьевич [Распутин. — Сост.] хорошо пригодились. Печатая и перепечатывая из таких же боевых листков, издающихся на уровне стройбата, товарищей Зюганова и Проханова, с гордостью трясут вашими умствованиями и духовными на «народную тему» напоминаниями — во, у нас кто попадается! Во, кто нас поддерживает!..
Валентин Григорьевич вон в «Правде» обвинил меня в том, что я оторвался от народа. От какого? Что касается «моего народа», то лишь в прошлом году я был на восьми похоронах, в том числе и тёти Дуни Федоратихи, которую ты видел. Двоих из восьми сбило машинами, остальные тоже по-всякому кончили свои дни, только старухи умирают своей смертью. Я бы рад от этого народа оторваться, да куда мне? Сил не хватит. И поздно, и места мне в другом месте нету, да ведь и страдаю я муками этого народа. Ну ничего, чувство моё сильнее яви, и я закончу роман, а тогда уж судите меня, подсудимые и больные, как вам хочется.
