Напротив трона находился прямоугольный стол, украшенный позолотой и застланный отрезами желтой парчи в виде приносящего удачу покрова. Он стоял на желтом ковре. На столе лежал свернутый свиток, на который нанесли текст высочайшего манифеста о назначении нового императора. Желтый свиток с текстом, составленным на китайском и маньчжурском языках, в развернутом виде достигал длины нескольких метров, и на нем стояла большая официальная печать нового императора. Загадочности и торжественности мероприятию придавали четыре бронзовые курильницы на высоких подставках, из которых распространялись облака благовоний. В помещении царил мрак, зато белую мраморную террасу снаружи, величественность трем уровням которой придавали резные балюстрады и крутые лестницы, освещало яркое солнце. Ниже, как раз напротив павильона, находилась мощеная площадка в 30 с лишним квадратных метров, заполненная теперь высшими чиновниками и служащими, собравшимися здесь еще до рассвета и выстроившимися в строгом соответствии с положением в обществе. Под развевающимися разноцветными знаменами и балдахинами, в сопровождении торжественной музыки колоколов и барабанов они периодически становились на колени и простирались ниц перед новым императором.
Как только обряд подошел к концу, этот свиток с эскортом вынесли из Запретного города в ворота Тяньаньмэнь, выходящие на южную сторону. На вершине этих ворот свиток развернули и прочитали вслух собравшимся у подножия внешней стены чиновникам, стоявшим на коленях, сначала по-маньчжурски, а потом по-китайски. Когда чтение текста указа и положенный обряд многократного поклонения до земли завершились, императорский свиток поместили в клюв золотого феникса, медленно спустили на веревке вдоль внешней стены и установили в раку, отправленную в надлежащее место в сопровождении почетного караула. В министерстве ритуалов текст этого манифеста размножили в виде копий на специальной монаршей бумаге и отправили в провинции, где его оглашали перед чиновниками разных уровней вплоть до самых мелких по званию. Уведомления появились на улицах городов, а до жителей деревень дошла молва о новом императоре. Вдоль путей, по которым везли копии манифеста, все чиновники и простые люди простирались ниц.
Цыси на церемонию венчания сына на престол не пошла. Как женщина она не имела права на посещение величественной центральной аллеи Запретного города. Фактически став в данный момент правителем Китая, она все равно не могла войти на его мужскую территорию. Более того, когда ее паланкин проносили вдоль аллеи, ей приходилось задергивать занавески и демонстрировать покорность, отказываясь взглянуть на его красоту. Формально все указы издавались от имени ее сына, так как Цыси не получала полномочий на правление страной. Терпя эту требующую постоянного внимания помеху, она продолжила проведение изменений в жизни Китая.
Часть вторая
Правление страной из-за трона своего сына (1861–1875)
Глава 5
Первый шаг на долгом пути к обновлению (1861–1869)
Признаки наступления новой эпохи все увидели сразу. Великий князь Гун теперь возглавил Верховный совет, а полдюжины новых его членов составили люди, подобно ему грамотные и здравомыслящие. Фредерик Брюс – британский посланник, обосновавшийся в Пекине, увидел в них «государственных деятелей, достаточно понимающих наши характерные особенности и побуждения к действию, чтобы оказывать нам доверие» и тех, кто «удовлетворяется нашей сдержанностью, а также нашей силой». Он считал смену руководства Китая «самой благоприятной случайностью, которая имела место в ходе наших отношений с китайцами».
На самом деле из докладов великого князя Гуна и самого факта того, что англо-французские войска оставили Пекин, Цыси пришла к умозаключению о возможности дружеских отношений с Западом. Более того, она приступила к налаживанию таких отношений. Вдовствующая императрица задалась краеугольными и ясными вопросами: неужели развитие внешней торговли и проведение политики открытых дверей так уж вредны для Китая? Разве не могут они принести выгоду? Разве они не могут послужить разрешению проблем Китая? Эпоху Цыси ознаменовал именно такой новый взгляд на вещи. Она старалась вывести Китай из тупика, в который загнал его император Сяньфэн с его всепоглощающей ненавистью к европейцам и политика закрытых дверей, проводившаяся на протяжении 100 лет. Она внедряла в своей стране новый курс: курс открытости для внешнего мира.
Этот исполинский процесс Цыси вместе с императрицей Чжэнь направляла из стен гарема. Чтобы подготовиться к утренним аудиенциям, они вставали в пять или шесть часов утра, а иногда даже в четыре часа. Такие ранние подъемы с постели давались Цыси с большим трудом. Их одежды всегда отличались пышностью: они носили официальные халаты, расшитые фениксами, украшенную жемчугом обувь, множество украшений с драгоценными камнями, а на голове высокие замысловатые прически. В зале для аудиенций они садились рядом за желтой шелковой ширмой, через которую вели деловые беседы с членами Верховного совета. Членам этого совета приходилось некоторое время ждать приема у императриц в своих откровенно скромных кабинетах за скромными столами, обтянутыми незатейливой тканью. Когда совещания с членами Верховного совета заканчивались, две эти женщины принимали чиновников, прибывавших со всей империи. Малолетний император Тунчжи теперь восседал на небольшом троне перед ширмой лицом к чиновникам, а фигуры императриц за ней едва можно было различить. Для участия в аудиенции чиновникам приходилось вставать с постели сразу после полуночи и добираться до Запретного города на запряженных мулами повозках. В этот час на пустынных улицах Пекина слышался только цокот копыт этих мулов. На всем протяжении аудиенции у императора они лежали, простершись на полу лицом вниз и не поднимая глаз.
Вопросы во время аудиенций обычно задавала Цыси. У нее виртуозно получалось навязывать свою волю другим людям. Многие обратили внимание на то, что во время нахождения на дамской половине дворца она проявляла живость натуры, и постоянно можно было слышать ее смех. Но в момент, когда приходил евнух и, стоя на коленях, докладывал о приготовленном паланкине для доставки ее в зал для приема чиновников, улыбка мгновенно исчезала с ее лица, и оно приобретало властное выражение. Даже через разделявшую их ширму чиновники чувствовали ее властное присутствие, а она умела оценить их личные способности. Многие участники аудиенции рассказывали, что Цыси просто «читала их мысли», и «одного взгляда» ей хватало, чтобы «увидеть характерные особенности каждого человека, появляющегося перед нею». Императрица Чжэнь вела себя спокойно и расслабленно, добровольно соглашаясь на роль второй скрипки в дуэте.
