Но вообще она просто пухнет от гордости и всем хвастливо сообщает:
— Вы знаете мою сестричку Галочку? Она всех старше, у нее беленькие волосики, а глазки карие.
21 августа 46.
Саша:
— Мама, мы играем, и Шурик абсолютно никого не обижает: ни меня, ни Севу, ни Галю, ни себя, — никого!
Она же:
— Мама, купи нам такого мальчика, как Шурик, только не такого грубого.
* * *
Саша:
— Чур, моя мама!
Минутное замешательство и потом Галкин вопль:
— А голова мамина — чур, моя!
* * *
Саша, о маленьких ножницах:
— Мам, эти ножницы — грудные?
25 августа 46.
Ника была случайной свидетельницей такого разговора:
Саша, детям:
— Я разрушу ваш домик!
Галя:
— Не смей, я скажу маме.
Саша:
— Тогда я скажу папе, что ты меня ударила!
Тогда вмешалась Ника, спросив у детей, ударяла ли Галя Сашу. Все хором сказали — нет. Тогда Саша со слезами стала повторять:
— Нет, ударила, нет, ударила! Я скажу папе, и он мне поверит. Он мне поверит, а не Гале.
Это очень серьезно, очень тревожно. Но как всегда — не знаю, что нужно сделать. Для серьезного разговора на эту тему Саша слишком глупа еще. Отшлепать — она не поймет, за что. Простой выговор («Нехорошо говорить неправду, никто не поверит девочке, если она говорит неправду») не произведет на нее никакого впечатления.
Сказать: «Прости меня, я больше никогда не буду!» ей ничего не стоит.
21 сентября 46.
Саша придумала новое слово. Она сказала:
— Мама, я не забуду того, что ты мне говоришь, я не такая забудка, как Галя.
* * *
Я, по телефону:
— Я выеду в четыре!
Саша, по обыкновению с воплем:
— Нет, нет, ты не в четыре, а в пять поедешь!
Галя, иронически:
— Ребенок, знавший арифметику…
В этом замечании усматриваю тлетворное влияние Шуриного остроумия.
* * *
Саша:
— Мама, ты что, не слышишь? У тебя что, уш нету?
22 сентября 46.
Галя ходит в новую школу. Попала к молодой учительнице. Как остроумно заметил С. А. Гуревич[23], с точки зрения журналистской это хорошо, с точки зрения материнской — очень плохо.
Неопытная. Ребята едва научились узнавать подлежащее и сказуемое, а она уже требует, чтобы они находили сказуемое в безличном предложении, сказуемое, выраженное прилагательным, наречием и т. д.
Бестактная. Я послала ей записку, в которой просила посадить Галю ближе к доске, так как у нее после кори было осложнение на ухо, и она не совсем хорошо слышит. Прочитав записку, учительница сказала Гале: «Пусть мать принесет справку от врача».
Не знаю, как там с педагогической точки зрения, но, по-моему, нельзя давать ребенку понять, что не веришь его матери.
Потом: учительница все время требовала, чтобы Гале сшили коричневую форму. Пришлось покориться. Мама Соня купила коричневой шерсти и сама сшила чудесное платье. Галя полетела в школу как на крыльях, гордая и счастливая. Вернувшись смущенная, сказала:
— Чудна́я у нас Ирина Николаевна. Сама велела шить форму, а сама не радуется.
* * *
На днях было так:
— Шура, — сказала, я подхалимским голосом: — Мне очень хочется сегодня встретиться с Юшей, она здесь проездом. Я уйду часа на полтора.
— Ни в коем случае! — воскликнул Шура, так как Саша чувствовала себя не совсем хорошо.
— Очень тебя прошу, — продолжала я. — Там меня ждут, я обещала, я просила папу Абу побыть с детьми. Очень тебя прошу.
Секунду мы препирались — очень мягко, без воплей. И вдруг видим, лицо у Гали исказилось, и она начала плакать:
— Я хочу, — объяснила она мне потом сквозь слезы, — чтобы Шура тебя отпускал и чтобы ты ходила куда хочешь.
А Саша, услышав, что я ухожу, завопила:
— Нет, нет, не уходи! Не уходи! Завтра пойдешь, сегодня не ходи!
Таково соотношение сил в нашем семействе.
* * *
Саша, играя, говорит сама с собой:
— Здравствуйте, Петр Иванович! Как ваше желание? Живание? Как вы живете? Как ваши дети?
* * *
Я обращаюсь с детьми несдержанно, много кричу, сержусь из-за пустяков. Сашку — ту даже шлепаю. Самую малость, правда.
* * *
Саша стоит на кончике кровати.
— Упадешь! — предостерегаю я трижды.
— Не упаду! — отвечает она и, конечно, падает. Видимо, ушиблась не очень — не плачет.
Я говорю:
— Так тебе и надо!
Тогда Саша начинает судорожно рыдать, забивается в угол кровати и, когда я подхожу к ней, плача, говорит:
— Нет, нет, уходи, ты меня не пожалела, ты меня не пожалела — уходи.
* * *
Саша:
— До свиданья, счастливо, пока, всего хорошего! Передайте привет тому, к кому идете!
* * *
Саша:
— Какое странное говорение!
* * *
— Мама, это было давно? Лет назад?
* * *
Галя читает «Детство Никиты».
* * *
Саша раскладывает кубики и поет: «Тихо — окаянский флот!»
24 сентября 46.
Сегодня утром Галя нипочем не хотела вставать, хотя вчера легла рано. Я долго не могла добиться — в чем дело. Наконец Галя объяснила. Вчера учительница, увидев у нее в руках линейку, заподозрила ее в том, что она делала домашнее задание в классе (подчеркивала подлежащее и сказуемое). Галя объяснила, что вынула линейку по просьбе соседки. Ирина Николаевна не поверила и сказала:
— Девочки, кто видел, как Кулаковская подчеркивала в классе?
Какая-то девица подняла руку, и учительница поставила Гале в журнале двойку.
Галя, конечно, сказала правду: я видела, как она делала уроки и как подчеркивала эти злополучные подлежащие. Да если бы и не видела, поверила бы: что-что, а врать она не врет.
Галя. Сентябрь 1946 года.
28 сентября 46.
Саша:
— Мама, наше масло русское[24], значит, оно воевает с немцами?
29 сентября 46.
Саше часто — в трамвае, на бульваре — задают один и тот же вопрос: «Почему у тебя глазки такие черные? Они у тебя грязные, ты их не моешь?»
До сих пор Саша силилась как-то оправдаться: «Нет, — говорила она, — я моюсь, я купаюсь, я их с мылом мою!» — и ссылалась на меня: вот, мол, она может подтвердить.
Сегодня я имела удовольствие слышать, как Саша энергично парировала попытки посмеяться над ней и ее чернотой.
Место действия — Патриаршие пруды. Лавочка.
