Кроме непогоды, нас подводило еще и то, что зверь в это время редко выходит на лед. Бить его нужно было на воде. А убитый на воде тюлень моментально тонет. Часто нам не удавалось загарпунить подстреленного зверя, поэтому половину добычи мы безвозвратно теряли. Все же наши запасы росли.
Птицы еще не все отправились на юг. В нашем районе было много чаек. Некоторые из них даже пытались вредить нам. Первые дни мы охотились неподалеку от домика и тут же на берегу складывали добычу. Собак посадили на цепи, чтобы не бегали по припаю и не отпугивали зверя. Но стоило только привязать собак, как появлялись целые полчища белых полярных чаек. Они стаями садились на заготовленные туши и рвали их. Совершенно белые, без единого пятнышка, они, как крупные хлопья снега, покрывали все вокруг. Прожорливость грабителей никак не вязалась с их изящным видом. Они совсем обнаглели: завидя приближающегося человека, не старались улететь, а не торопясь, вразвалочку, спокойно отходили на четыре-пять метров от добычи и с видимым неудовольствием разглядывали подошедшего своими черными, круглыми, как пуговицы, глазами. В другое время мы, вероятно, любовались бы этими изящными разбойниками, но сейчас нам был дорог каждый грамм мяса, и красивая внешность чаек не могла нас подкупить.
Журавлев решил организовать охрану. К одной из туш он привязал собаку. Сначала чайки отпрянули и подняли в воздухе страшный крик. Но через полчаса они, кажется, поняли, что сторож, сидящий на цепи, мало опасен для них, и опускались на голову той нерпы, к ластам которой была привязана собака. Караульный сначала рычал и бросался на хищников, но после нескольких тщетных попыток поймать хотя бы одного из них он в смущении (или огорчении) разровнял лапами гальку, свернулся клубком и сладко заснул. Обескураженный охотник накрыл туши брезентом.
Кроме белых полярных чаек, время от времени появлялись стаи моевок, с пронзительным писком носились крачки. Пролетали стайки куликов. Несколько раз, особенно в штормовые дни, появлялись розовые чайки. Иногда были видны глупыши и люрики. Порой поморник — чайка-разбойник — проносился в погоне за моевкой, поймавшей рыбку. Все эти птицы были безвредны для нас и, кроме оживления, ничего не вносили. Появлялись одиночки бургомистры — самые крупные и самые прожорливые из чаек. Эти с жадностью смотрели на мясо, но осторожность мешала им присоединиться к грабителям.
В охоте было достаточно неудач. Но промах или утонувшая добыча, которую мы не успевали загарпунить, только подстегивали нашу настойчивость и охотничье самолюбие. Удачные дни воодушевляли нас.
Однажды утром, выйдя из домика, я увидел на ледяном припае противоположной стороны пролива, на расстоянии одного километра от базы, двух морских зайцев. Вдвоем с Журавлевым мы двинулись к ним на маленькой вертлявой промысловой лодочке. Необдуманно, вместо привычного трехлинейного карабина, я взял маузер Урванцева и, не зная боя ружья, промахнулся. Морские зайцы не имеют привычки ждать второй пули. Зверь оперся на передние ласты и, по-змеиному изогнув тело, нырнул в воду. Другой заяц, лежавший метров на тридцать дальше, моментально последовал туда же. Казалось, что вместе с ним скрылась в морской глубине и наша надежда на поживу. Но возвращаться домой с пустыми руками не хотелось. Оставалось быть терпеливыми и ждать новой добычи.
Мы вылезли на припай, разожгли трубки и сделали вид, что ничего дурного не случилось. За такое примерное поведение скоро была получена награда. В 50 метрах от нас над водой показалась голова нерпы. После выстрела Журавлева зверь приподнялся и, склонившись набок, застыл. Вскоре нерпа уже лежала у наших ног на льду. Утопив после этого двух убитых нерп, мы решили разделиться. Я должен был стрелять, а товарищ — дежурить в лодке на воде, чтобы не терять считанные мгновения, пока подстреленный зверь погружается в воду. После каждого моего удачного выстрела Журавлев устремлялся к добыче и успевал взять ее на гарпун. Одного зайца он ухитрился загарпунить, когда туша уже скрылась метра на полтора под воду. Это раззадорило охотника, и он еще быстрее носился на маленькой лодочке, рискуя каждую минуту перевернуться. Мне оставалось только не зевать и вернее брать прицел. Через два часа, не сходя с места, мы добыли семь нерп и двух зайцев, почти тонну мяса и жира. Это уже кое-что значило, и можно было съездить домой пообедать.
После обеда выехали на моторной шлюпке забрать добычу. К вечеру нам удалось добыть еще пять нерп и одного зайца, которого мы рассмотрели в бинокль на одной из редких льдин далеко в море. Вероятно, мы оставили бы его в покое, если бы перед этим, возясь с неповоротливой шлюпкой, не потопили трех зайцев. Чтобы наверстать потерю, мы направились в открытое море. Стоял штиль. На море образовалось сало, через которое с трудом продиралась наша шлюпка. Около льдины шла полоса чистой воды, и мне удалось разогнать шлюпку и, заглушив мотор, подвести ее на полсотни метров к зверю. Поздно вечером мы вернулись домой почти с полным грузом в шлюпке. В ней лежало три морских зайца и двенадцать нерп — полторы тонны мяса. Но этим день не завершился. Заканчивая авральную работу по разгрузке мяса, мы в каких-нибудь трехстах метрах от дома увидели двух медведей. Через минуту загремели выстрелы, и оба зверя распластались на льду, увеличив наши запасы.
«Вот это денек!» — думал я, свежуя одного из медведей, в то время как товарищи возились около второй туши. Мой нож затупился. Решив сходить за другим, я выпрямился над зверем и... застыл в изумлении. Руки потянулись протереть глаза. Но нет, зрение не обманывало — на расстоянии выстрела стояли еще три медведя — самка с двумя пестунами. «Это уже слишком»,-— подумал я. Медведи заметили нас и, рассматривая, поднялись на задние лапы. Я схватил карабин, но — увы! — в нем не оказалось ни одного патрона. Наконец, мне удалось привлечь внимание товарищей, увлекшихся своей работой.
Медведи повернули назад и через несколько минут скрылись за бугром острова, хотя в последний момент Журавлев успел ранить медведицу. Послав Урванцева и Ходова на моторную шлюпку, мы с Журавлевым, захватив патроны, бросились вдогонку за беглецами. Раненую медведицу настигли на берегу, а пестуны были уже далеко в море я вплавь уходили вдоль берега. Пули их не доставали. Наконец, вывернувшись из-за мыска, полным ходом подошла моторка. На ней мы без труда настигли беглецов и через час привезли их туши на базу. В этот день наши запасы мяса выросли почти на три тонны.
Но такие дни были исключением. Часто по два-три дня мы вообще лишены были возможности охотиться. Мешала непогода. Мой дневник пестрит такими записями:
