предвечерний час, когда в небе, слабо расцвеченном последними красками заката, робко зажигаются звезды.
— Шолпан, красавица Шолпан, — указал Каныш Имантаевич на Венеру, — однако я тут не совсем точен. Утренняя или вечерняя Венера, по народной астрономии, разные звезды. Шолпан появляется только перед утренней зарей. Пастушеская звезда. Зовет подымать отары.
В горах, как всегда, небо темнело рано и быстро, с каждой минутой звезды становились ярче и крупнее.
— Фесенков пленился здешним небом. Вы, наверное, помните, он приехал сюда в 1941 году наблюдать солнечное затмение. А потом и остался, — возвращаться ему и сотрудникам в Москву было уже нецелесообразно. Он предложил создать Институт астрономии и физики при Казахском филиале. Мы, конечно, ухватились за эту идею, и в октябре по нашему докладу в Совнаркоме подписали постановление о создании такого института, — рассказывал Сатпаев.
— Небо здесь в предгорьях, действительно, чудесно, — ответил Комаров. — Даже завидую астрономам.
Дорожка чуть светлела среди невидимой травы, под темными деревьями, под яркими звездами….
…Порою к ним присоединялся академик Иван Иванович Мещанинов, крупнейший филолог-языковед.
Хотя Иван Иванович немного окреп после Ленинградской блокады, знавшие его прежде находили, что он очень изменился, осунулся, постарел.
— Послушайте, — как-то рассказывал Иван Иванович, — вчера я провел вечер у Мухтара Омархановича Ауэзова. Писатель он великолепный, но речь сейчас не об этом. Мухтар Омарханович меня поразил своей эрудицией, знанием литературы Востока, богатырского эпоса народов Средней Азии. Я уже не говорю о том, как прекрасно он знает казахскую поэзию и фольклор…
Каныш Имантаевич воспользовался паузой:
— Мухтара я знаю с юности, с наших семипалатинских лет. Мы почти ровесники, он старше меня на два года. Мухтар сейчас очень много работает. Не сомневаюсь, роман «Абай» станет заметнейшим явлением в литературе. Верю в исключительный талант Мухтара.
— И я в этом нисколько не сомневаюсь… Мы ведь тоже с ним немного земляки. По Ленинграду. У него, уверяю вас, чувствуется ленинградская школа. А заговорил я о Мухтаре Омархановиче потому, что вижу в нем академика будущей Академии наук Казахстана. Не правда ли, Каныш Имантаевич?
Сатпаев тепло взглянул на Мещанинова.
— И еще добавлю, — продолжил Иван Иванович, — в Алма-Ате много способных лингвистов и литературоведов. Даже мое не столь уж длительное знакомство с ними дает основание это утверждать.
Надо ли говорить о том, что встречи Каныша Имантаевича с президентом Академии и другими видными учеными проходили не только в доме отдыха, но и в деловой обстановке филиала, что московские академики детально знакомились с деятельностью новых институтов, в частности почвоведения и ботаники, и трех новых секторов — горного дела, энергетики и экономики.
Известна и официальная точка зрения о работе и перспективах развития Казахского филиала Академии, которую высказал В. Л. Комаров:
«Темп развития Казахского филиала АН СССР, расширение объема и рост качества научных исследований, наблюдаемые за последние три года, а также запроектированные СНК КазССР и Казахским филиалом Академии наук мероприятия по дальнейшему расширению и укреплению объединяемых филиалом научных учреждений дают Президиуму Академии наук СССР основание полагать, что в 1945 году будет возможность поставить вопрос о преобразовании Казахского филиала Академии наук в Академию наук КазССР».
…Каныш Имантаевич постоянно беспокоился о будущих кадрах науки.
— Было бы неправильно, — говорил он, — пассивно ждать постепенного созревания объективных условий для создания Академии наук.
И подтверждал свою мысль так:
— Если бы мы отложили индустриализацию страны до того времени, когда вырастут инженерные кадры, то наша страна еще долго была бы отсталой, и мы проиграли бы войну.
Он искал будущих ученых и среди способных производственников, интересующихся теорией, и среди выпускников высших учебных заведений. Этого же Каныш Имантаевич требовал от своих коллег.
Стоит вдуматься в одну цифру: уже в 1943 году в стенах филиала обучалось свыше 50 аспирантов. За три военных года коллектив Казахского филиала вырос с 276 до 700 человек, а объем научной работы увеличился более чем в три раза.
Впрочем, никакой случайности в этом не было. Возросла роль республики в народном хозяйстве из-за временной утраты западных районов страны. Подъем экономики остро нуждался в разработке научных рекомендаций, и ученые республики призваны были на помощь промышленности и сельскому хозяйству. Активизировались научные силы, и рост их, естественно, нуждался в новых организационных формах.
Сатпаев повседневно чувствовал, как в ЦК Компартии Казахстана, Совнаркоме, Госплане республики повышались требования к нему, ко всем ученым, как постепенно они становились советчиками партийных, государственных и хозяйственных деятелей и как в свою очередь шли навстречу интересам развития науки руководители республики. С Каныша Имантаевича много требовали, но с ним и считались. И сознание личной ответственности за судьбу больших государственных дел не покидало его ни на час. Он привык к самым неожиданным поручениям и образцово их выполнял.
Если в годы пятилеток, когда Сатпаев как геолог определял значение Джезказгана для развития цветной металлургии, он проявил талант организатора геологоразведывательных работ, то в военное время, когда Сатпаев стал во главе научных сил республики, глубоко осознав значение науки для экономики и обороны, для промышленного и культурного роста Казахстана, он проявил свой незаурядный талант и как организатор самой науки.
Тогда, в своей геологической конторе, в своих постоянных степных маршрутах, среди выпускников Алма-Атинского горно-металлургического института, он искал геологов, мастеров, инженеров, с которыми можно подымать Джезказган.
Теперь он всматривался в ученых, старых и молодых, беседовал с ними, стремясь определить их характер и долю их возможного вклада и в общее развитие данной отрасли науки, и в конкретную отрасль экономики, в дело обороны.
Едва ли не главный вклад внесли геологи. Это от их имени Каныш Имантаевич с понятной гордостью мог сказать еще в конце 1943 года: «…запасы недр Казахстана поставлены сейчас на оборону Родины. Каждые девять из десяти пуль, разящих гитлеровское зверье, отливаются из свинца, добытого в Казахстане. Больше половины танков одеты в броню, в которую вплавлен казахстанский молибден. Свыше одной трети гильз для патронов и снарядов, аппаратуры для связи в действующей армии создано также из сплавов казахстанской меди».
Коллектив Института астрономии и физики, казалось бы, стоял довольно далеко от народнохозяйственных задач, тем более оборонных. Тем не менее в эти годы в его лабораториях проводился спектральный и радиометрический анализы руд ряда месторождений. В содружестве с ботаниками астрономы изготовили образцы новых высококачественных светофильтров, нашедших применение в противовоздушной обороне. И в это же время шла обработка и обобщение богатейшего научного материала, полученного при наблюдении полного солнечного затмения 1941 года. Продолжались и теоретические дискуссии на традиционных пятницах. Иногда их посещал и Каныш Имантаевич. Рождалась астроботаника, наука, до тех пор не существовавшая.
В ногу со
