Ко мне подошел Пуганов, у нас были с ним дружеские отношения. Я глубоко уважал Пуганова за его честность в суждениях, простоту в обращении и за какую-то особую душевность, которой он обладал. Мне говорили об исключительной личной храбрости Пуганова, он был скромен, и даже его резкость в разговоре не оскорбляла.
— Ну, а каково ваше отношение к этой броне, профессор? — спросил меня Пуганов.
Я привел все свои возражения и закончил свои объяснения фразой:
— Чудес на свете не бывает, полковник!
Но тут нас пригласили в зал заседания. В круглом зале, где оно происходило, народу было немного. Я разглядел В. М. Молотова, К. Е. Ворошилова, Л. М. Кагановича, И. Т. Тевосяна, начальника Генерального штаба Б. М. Шапошникова, Б. Л. Ванникова, С. А. Акопова.
В стороне от всех, недалеко от длинного стола, покрытого красным сукном, я увидел И. В. Сталина. На столе не было ничего, кроме двух коробок папирос и спичек. Сталин медленно расхаживал. В одной руке у него был блокнот, а в другой — карандаш. Он курил хорошо знакомую всем короткую трубочку.
Когда все приглашенные вошли и разместились, Молотов сказал, что в правительство внесен проект об изготовлении танков с новым типом брони, который и надлежит рассмотреть.
— Кто доложит? — спросил Сталин, обращаясь к Павлову. — Вы мне говорили, что эта броня была в дальнейшем усовершенствована. Может быть, сразу же и послушаем автора предложения. Он здесь? Пригласили его?
Николаев поднялся со своего места.
— Расскажите о вашем предложении, — сказал Сталин.
Николаев подошел к столу и стал докладывать. Он излагал суть предложения ясно, избегая специальной терминологии, и закончил свое сообщение чрезвычайно эффектно:
— Все существующие типы брони являются пассивными средствами защиты, предложенная нами броня является броней активной, она, разрушаясь, защищает.
Я видел, что доклад Николаева произвел очень хорошее впечатление на всех присутствующих. Слушали его с большим вниманием.
Несмотря на то что мне идея самой броневой защиты и предполагаемый метод изготовления корпусов были уже известны во всех деталях, я с интересом слушал докладчика, он образно, лаконично и просто излагал само существо предложения. «Николаев, безусловно, способный инженер, хотя эта его идея и не имеет практической ценности», — думал я в то время, когда он докладывал.
Пока Николаев говорил, Сталин курил трубочку, внимательно смотрел на него и только изредка поднимал опущенную руку с блокнотом и делал в нем какие-то пометки.
Когда Николаев произнес: «Она, разрушаясь, защищает», — Сталин вынул трубочку и повторил эту фразу:
— Она, разрушаясь, защищает. Интересно. Вот она, диалектика в действии!.. Ну, а что по этому вопросу говорят представители промышленности, товарищ Николаев? Как они относятся к вашему предложению? — спросил Сталин.
— Они возражают против этого типа броневой защиты, — бойко ответил Николаев.
— Почему?
Я видел, как Сталин нахмурился. Мне стало не по себе.
Все сидящие внимательно следили за происходящим диалогом. Я видел, как Тевосян переводил свой взгляд то на Сталина, то на Николаева.
Николаев молчал, видимо, собираясь с мыслями.
— В чем же заключается существо их возражений? — повторил свой вопрос Сталин и медленно направился к Николаеву.
Наконец Николаев, несколько волнуясь, ответил:
— Никаких аргументов по существу предложения я от них не слышал. Они просто заявляют, что чудес на свете не бывает.
— Кто так говорит? — И глаза Сталина впились в него.
Николаев заколебался, было видно, как он волнуется. И наконец, опустив голову, глухо произнес:
— Не помню, товарищ Сталин, кто так говорил.
«А ведь это моя фраза, это я сказал, — сердце неприятно заныло. — Что будет?»
— Так не помните?
Николаев, вероятно, взял себя в руки и уже тверже, нежели в первый раз, повторил:
— Нет, не помню, товарищ Сталин.
— Напрасно, таких людей помнить надо! — жестко сказал он и, резко повернувшись, подошел к столу. Вынув трубочку, Сталин начал стучать ей по крышке стола, выбивая пепел.
«А Николаев, — подумал я, — порядочный человек. Ведь как автор предложения он не только был оскорблен, но и осмеян мною перед самым совещанием. Своим ответом «не помню» он произвел на Сталина неблагоприятное впечатление. Его звезда только начинала светить, и он сам сознательно ее погасил».
Мне стало как-то не по себе. «Почему я был так резок в суждениях? Может, следовало бы с ним поговорить до того, как предложение было внесено в правительство? Разъяснить ему всю несуразность производства танков с таким типом брони. Он человек не глупый, мог понять свое заблуждение и отказаться от него. У меня опыта больше, я старше Николаева. Ну, почему я не сделал этого раньше, не поговорив с ним по-товарищески? Теперь уже поздно!»
Все это молнией пронеслось в голове, а глаза следили за Сталиным.
Вот он выбил из трубочки пепел. Поднес ближе к глазам и заглянул в нее. Затем из стоящей на столе коробки папирос «Герцеговина флор» вынул сразу две папиросы и сломал их. Положив мундштук на стол, он стал вертеть концы папирос с табаком над трубкой и заполнять ее табаком. Пустую папиросную бумагу он положил на стол около коробки с папиросами. Примял большим пальцем табак в трубочке. Медленно вновь подошел к столу, взял коробку со спичками и чиркнул.
— Вы мне говорили, — приближаясь к Павлову, произнес Сталин, вынув изо рта раскуренную трубку, — что у вас кто-то занимался в Испании этим типом броневой стали.
Павлов поднялся с места и сказал:
— Генерал Алымов.
— Он здесь?
Алымов поднялся.
— Может быть, вы нам расскажете, что вы там делали?
Алымов коротко доложил, как в Барселоне было налажено производство двухслойной брони. Листы этой брони соединялись заклепками и укреплялись на корпусе танка. Такая броня не пробивалась при обстреле ни простой, ни бронебойной пулей. Доклад его напоминал скорее рапорт.
Павлов сказал:
— Для нас, военных, этот вопрос ясен — надо начинать делать такие танки.
— Ну что же, на этом можно закончить обсуждение, — сказал Молотов. — Кто был приглашен на этот вопрос, может быть свободен.
Мы вышли из Кремля. Шел второй час ночи.
— Я вам не завидую, — похлопав меня по плечу, сказал Пуганов. — Выполнять задание, в успех которого не веришь, — препротивное дело.
Механически открыл я дверцу машины.
— Домой?
— Нет, в главк.
— Звонил кто-нибудь? — спросил я секретаря, входя в приемную.
— Звонили с Северного завода, главный инженер интересовался вами.
