Он снова спустился вниз. Матушевский оказался у себя в лавке. "Сторонник генерала Соснковского" решил открыть лавку, демонстрируя этим свое полное удовольствие в связи с приходом русских и лояльность к новой власти - Крайовой Раде Народовой. Одетый в клеенчатый халат, он семенил от бочек с селедкой к бочке с керосином и обратно. Жена восседала рядом, отпуская муку и колбасу по баснословным ценам.
- Я ухожу, пан, - сказал Винкель.
Матушевский испуганными, не понимающими глазами уставился на Винкеля. Винкель громко, чтобы покупатели слышали, объяснил:
- Душа рвется в Варшаву... Может быть, разыщу кого-нибудь из родных...
Матушевский поспешно вытер руки о передник и вышел с Винкелем в заднюю комнату, сплошь заставленную мешками и бочками. Здесь Винкель сказал, что рацию он оставляет здесь, а сам идет по делу в другой город. Возможно, что он вернется. Он просит Матушевского дать ему на дорогу немного продовольствия. С каждым словом Винкеля лицо Матушевского все больше прояснялось. На радостях он вручил Винкелю объёмистый пакет со снедью. Там была белая булка, колбаса, целая головка голландского сыра и даже бутылка водки.
Поздно вечером Винкель тихо открыл ворота и вышел, толкая перед собой свою тачку. Вскоре он очутился на большой дороге. Падал мокрый снег. Изредка попадались навстречу колонны поляков, бредущих к себе домой из различных лагерей, из немецких усадеб и заводов. Многие были с семьями. Маленькие дети спали на руках отцов и матерей. Повизгивали колеса тачек и велосипедов. Дорога и ночью не спала. В кустах у обочины кто-то шептался, плакал, разговаривал.
Ветер шумел в деревьях. Винкель шел, стараясь ни о чем не думать. Мысли приходили в голову безрадостные и тяжелые. Раз все оказалось блефом - немецкое величие, немецкая миссия, немецкая непобедимость, - куда же деваться ему, Винкелю? "Уйти в частную жизнь?" - подумал он высокопарным слогом газетных светских хроник. "И, вероятно, так теперь решают миллионы немцев", - подумал он минуту спустя. Ведь в конечном счете, какой он, Винкель, деятель? Он всегда думал только о себе самом. Ему говорили, что богатая жизнь возможна только в том случае, если немцы завоюют Европу и построят в ней новый порядок, который обеспечит им власть и значение. "Но что такое власть и значение? - думал теперь Винкель, как некогда Экклезиаст. - Дым и прах, не больше..."
Устав от долгой ходьбы, Винкель свернул с дороги в рощу, поставил тачку, прислонился к ней и задремал. Вскоре ему почудилось, что кто-то находится рядом. Действительно, невдалеке, у большого дерева, стояли какие-то люди. Трое. Они были одеты в наспех напяленное штатское платье. Обросли бородами. Все трое неподвижными глазами уставились на человека с тачкой.
- Что везешь? - хрипло спросил один из них по-немецки, на таком типичном швабском диалекте, что Винкель даже вздрогнул от неожиданности. Он сразу понял, что имеет дело с переодетыми в штатское немецкими солдатами, которые пробираются из русского окружения к своим. Хотя он не имел никакого права разоблачать себя, но при виде соотечественников его охватила такая жгучая радость, что он решился пренебречь конспирацией и воскликнул:
- Я тоже немец!
Не ответив ни слова, один из них ткнул его кулаком в грудь, а другой отпихнул от тачки. Они начали рыться в вещах, хватая то одно, то другое и все время оглядываясь на дорогу. Наконец они нащупали продукты.
- Что вы делаете? - забормотал Винкель. - Я немец... Я из Данцига... Я обер-лейтенант... Мы все... Я... тоже пробираюсь...
Они молча покатили тачку и скрылись с ней в лесу. Винкель встал и, хромая, побрел по дороге. Как ни странно, но без тачки ему труднее было идти: она придавала какой-то смысл его ходьбе, толкание тачки казалось неким важным делом, оно отвлекало от тяжких мыслей. Винкель вздыхал и чуть не плакал от досады.
В одной деревне - это было уже утром - он набрел на группу русских солдат, видимо связистов, которые варили на костре кашу. Он постоял невдалеке от них, они его подозвали, и один, чуть заметно улыбнувшись, спросил:
- Что, озяб? Ты кто такой будешь?
- Поляк, - ответил чуть слышно Винкель. - Владислав Валевский из Варшавы.
- А чем ты занимаешься? - спросил другой. - Рабочий, крестьянин или из интеллигенции?
Винкель, вспомнив про серп и молот, не решился назвать себя агентом по продаже недвижимости: он понимал, что для коммунистов причастность к "недвижимости" - неважная рекомендация.
- Малярж*, - ответил Винкель и для лучшего разумения помотал правой рукой в воздухе, словно водил кистью.
_______________
* Художник.
- Маляр! - обрадовался третий солдат, высокий и сильный человек с льняными волосами.
Все называли его "товарищ старшина", и он, по-видимому, был здесь главный.
- Слышите, ребята? Маляр, оказывается. Кушать не хочешь, маляр? Садись!
Винкель уселся и начал уплетать горячую кашу с мясом.
- У меня дядька маляр. Знаменитый мастер! В Вологде живет. Слышал про такой город - Вологду?
- Нет, - ответил Винкель.
- Вот еще! - шутливо обиделся старшина. - Про Вологду не слышал! Ну, теперь будешь знать! За-а-мечательный город! Не забудь, смотри! Вам русские города знать нужно, поскольку мы-то из этих городов к вам на выручку пришли... У вас всё Берлин, Париж да Лондон... Про эти, небось, знаешь?
- Так, - сказал Винкель.
- Вот именно, - продолжал словоохотливый старшина. - А теперь будете знать Кострому, Вологду... вот так!
- Кострому, Волёгду, - повторил Винкель.
Все рассмеялись.
- А куда ты идешь? - спросил один из солдат. Винкель объяснил, что идет к сестре, в Быдгощ, у нее там семья, квартира, а у него дом разрушен, семья убита во время бомбежки...
- Бездомный, - покачал головой один солдат, до сих пор молчавший. Сколько их теперь, бездомных-то!..
Винкель поднялся, снял шляпу, поклонился русским и побрел дальше.
К вечеру он пришел в Шубин.
XIII
Авторемонтная мастерская, несмотря на позднее время, работала. В большом кирпичном здании гудели моторы. Входили и выходили польские рабочие и русские солдаты: видимо, мастерская ремонтировала советские военные машины.
Увидев солдат, Винкель не осмелился зайти в мастерскую.
Он сел в темном дворе на кучу кирпича и стал ждать. Вскоре моторы затихли, и из освещенного квадрата двери начали выходить один за другим рабочие. Винкель пристально вглядывался в каждого из них, боясь пропустить Ханне. Наконец он увидел одетого в комбинезон долговязого парня и узнал его голос. Ханне с кем-то оживленно разговаривал. У Винкеля забилось сердце, словно он увидел близкого друга, хотя с Ханне был еле знаком.
Винкель пошел вслед за ним, нагнал его и дрожащим голосом произнес:
- Ханне...
Ханне остановился, как вкопанный,
