Папа надел bata (банный халат). Волосы не причесаны. Очки с оправой под черепаховую кость криво сидели у него на носу и придавали ему вид сумасшедшего профессора. Я почувствовал некоторое облегчение, потому что папа не был настроен агрессивно.
— Чего ты хочешь? — спросил я, зевая.
— Кристофер, — ответил он, — мне нужно обсудить с тобой нечто очень важное.
Ох-хо-хо, подумал я. Ты завещаешь все свои деньги «Нэшнл ревю»?
— Хорошо, — произнес я с осторожностью. — Слушаю тебя.
— Я думаю, завтра мы должны устроить ланч для самых главных игроков в консервативном сообществе.
Почувствовав облегчение оттого, что мое наследство не уплывает к «НР», я все же ощутил некоторую растерянность.
— Что ж, — сказал я, — идея в самом деле великолепная.
Я устало улегся в изножии его кровати. Дейзи лизнула меня в щеку, Себби потребовал, чтобы ему почесали животик, короче говоря, они решили, что я пришел с миром на ночной прием к их хозяину.
— Но я, — с волнением повторил папа, — имею в виду только серьезных игроков.
— Конечно. — Я зевнул. — И кого же?
— Ну, естественно, Макфаддена.
Я кивнул. Джим Макфадден, который довольно долго был соредактором отца в «Нэшнл ревю», умер в 1998 году.
— Правильно, — подтвердил я. — Без Джима никак нельзя. Я узнаю, хм, не занят ли он.
Папа продиктовал мне список приглашенных. Некоторые были еще живы. Через пять минут диктовки, довольно напористой, я предложил ему, уж коли он работал над мемуарами о годах дружбы с Барри Голдуотером,[28] пригласить и Барри Голдуотера тоже. Папа некоторое время как будто обдумывал мое предложение, потом вопросительно посмотрел на меня.
— Кристофер, — спросил он неуверенно, — а разве Барри Голдуотер не умер?
— Умер, — отозвался я, зевая, — ты правильно подметил.
Так как папа был не в силах принимать посетителей, то компанию ему составляли только я и Дэнни. Дэнни жил в моей прежней квартире над гаражом. Двадцать лет мама и папа сдавали ее, чтобы сэкономить на налогах. Одним из арендаторов в 1950-х годах был некий Чарльз Блэр.
Однажды в 1970-х годах мы сидели прекрасным летним днем за ланчем на террасе — папа, мама, я и пара гостей. Подъехала машина. «Кто бы это мог быть?» — спросила мама. К нам подошел высокий, стройный, красивый мужчина. Мои родители внимательно посмотрели на него и разом воскликнули: «Чарли! Какими судьбами?»
Это был их давний арендатор. Он оказался по соседству и решил заглянуть. Что делает эту вполне заурядную историю интересной, так это сам Чарли, который в бытность жильцом у моих родителей служил пилотом в «Пан Америкен». Вместе с тем он работал на ЦРУ и учил Френсиса Гэри Пауэрса, как управлять разведывательным самолетом У-2. (Пауэрс был сбит советской ракетой, что стало одним из самых неловких эпизодов холодной войны.) Тем временем Чарли, продолжая изображать лихого удальца, женился на актрисе Морин О’Хара (моем платоническом идеале женственности). Потом он служил в военно-воздушных войсках на Виргинских островах. Не очень счастливый конец.
Итак, усевшись за стол, Чарли стал, попивая холодный чай, предаваться воспоминаниям, и предавался он им минут сорок пять, пока папа не спросил: «Как поживает Морин?»
— О, прекрасно, — ответил Чарли. — Она в машине.
— В машине? — в ужасе переспросила мама. — Вы хотите сказать, что все это время она просидела в машине?
День был по-летнему жаркий.
— Да. — Чарли пожал плечами. — С ней ничего не случится.
Папа и мама яростно запротестовали и потребовали привести Морин на террасу. Чарли с неохотой пожал плечами, словно приглашение к столу одной из самых знаменитых актрис — случайно оказавшейся его женой — было обременительной несообразностью. Мои родители не принимали никаких возражений, и в конце концов Чарли пришлось идти за своей задыхавшейся на жаре женой. Вернулся он с сиявшей, хотя и несколько увядшей Морин О’Хара. Евдосия, наша давняя, любимая, беззубая повариха-кубинка, когда узнала о прибытии le grande estrella Señora O’Hara, бросилась в своих шлепанцах к окну, которое выходило на террасу, и оставалась там, не сводя с нее взгляда, все то время, что Морин О’Хара провела в нашем доме.
Время от времени читая об этой паре в газетах, я узнал, что они практически неразлучны, вплоть до того, что мисс О’Хара получила лицензию пилота и могла сопровождать мужа в полетах как второй пилот. Однажды, взяв в руки «Нью-Йорк таймс», я увидел на первой странице сообщение о том, что Чарли погиб, когда разбился один из его самолетов-катамаранов. Жены с ним не было.
Глава 10
Можешь представить, как рада твоя мама
Началась рутинная жизнь, которая в некоторой степени зависела от того, сколько снотворных таблеток папа принял в течение ночи.
Как юный последователь Вакха, в 1960-1970-х годах я не отвергал удовольствий, которые давал мне сад, а также фармацевтическая промышленность, поэтому оказался в двойственном положении, читая отцу лекции о наркотиках. В отношениях ребенок/родитель участники неизбежно меняются местами, однако я даже не представлял, что так радикально.
— Папа, — говорил я, глядя на полупустую пачку стилнокса у его кровати, — сколько стилноксов мы приняли вчера вечером?
— Не знаю. Полторы? Две?
— Две? [Изучая коробку, которую ночью как будто объели росомахи.] Две. Хорошо.
— Наверно, я взял еще одну.
— Еще одну. Значит, три?
— [Раздражаясь.] Там может быть еще одна.
— Сколько же всего риталина мы проглотили вчера?
— [Окончательно раздосадованный.] Какое отношение риталин имеет к моей бессоннице?
Уже год прошел, а я все еще не могу сказать, то ли эта жемчужина риторики ничего не несла в себе, кроме возражения, то ли она была контргамбитом уровня «На линии огня». Не знаю уж, сколько раз, наверное раз пятьдесят за последние годы, я говорил папе (объяснял ему), что риталин, который он принимал как стимулирующее средство, не может быть снотворным, особенно если он глотал последнюю таблетку за обедом, запив ее кофе. (Живя в начале 1950-х годов в Мехико, мои родители пристрастились к такому крепкому кофе, который мог бы оживить трехтысячелетнюю египетскую мумию и подвигнуть ее на бег в Бостонском марафоне, который принес бы ей победу.) Ничего странного, что папе было нелегко заснуть после этих послеобеденных встрясок мозга, и он противопоставлял им «пару» стилноксов. Они давали ему передышку на час или два, а потом он опять просыпался и в полудремотном состоянии хватался за пачку, чтобы проглотить бог знает сколько еще таблеток. Это не давало ему настоящего отдыха, как в телерекламе, с бабочками, порхающими над подушкой, скорее это было похоже на «Ночь живого мертвеца».
