Будучи лишённым зрения, я не мог иметь какого-либо представления о квартире (в которой мы прожили 17 дней). По описаниям, данным мне Л., – это была богатая квартира с коврами и обилием книг. В шкафах и на полках лежали полные собрания сочинений классиков и книги многих иностранных авторов. Сама хозяйка являла образец весьма интеллектуальной, начитанной, с ясным мышлением женщины. На другой день она уехала на дачу, оставив нас хозяйничать целую неделю. Как выяснилось впоследствии, встречать нас должны были трое, в том числе экстрасенс И.Л.Мансуров, врач, работающий в одном из учреждений Минздрава, но что-то помешало ему приехать.
Вторая же дама оказалась хозяйкой резервной квартиры, если бы что-то помешало нам поселиться у первой. Заботы далёких калининградских друзей, которых мы в это время даже не знали – простиралась так далеко, что они оповестили о нашем приезде некоторых московских экстрасенсов. На второй день нашего пребывания в Москве они один за другим появлялись у нас.
Второго августа поздно вечером нас посетил Мансуров и дал первый сеанс лечения. Как он проводил его, я могу описать только со слов Л., а я сам могу судить о нём только по ощущениям. Мансуров встал передо мною и протянул руки по направлению к моей голове. С протянутыми руками он то приближался, то отдалялся от меня, не касаясь моего тела. По его словам, он искал границу моих излучений (моей ауры), чтобы на периферии её пустить свой ток. Но этой границы он не находил, чему нашёл объяснение, заключающееся в том, что аура моя превышает обычные нормы и уходит за пределы комнаты. Тогда он направил ток на небольшом расстоянии от меня. Я ощутил его как сильную струю холодного воздуха, пронизывающего мои волосы. Это было сильное ощущение, я испытывал его первый раз в жизни. Оно длилось недолго, после чего Мансуров вступил со мной в беседу, во время которой выяснилось, что хотя он имеет некоторое представление о Живой Этике, нуждается в значительном пополнении своих знаний. Когда я указал ему, что необходимо ознакомиться с содержанием Писем Е.И.Рерих, то он сообщил нам любопытную вещь: представители властей, ведающих идеологией, сказали Мансурову, что никаких писем Е.И.Рерих не существует, а те, которые фигурируют под этим названием, поддельные (?!).
Мансуров спросил нас, можем ли мы пробыть в Москве в течение месяца. Он сказал, что это необходимо, так как ему нужно съездить к кое-кому, живущему за пределами Москвы, и посоветоваться по моему случаю. Он уехал, обещав посетить нас на другой день, но посетил намного позже.
С этого дня начали появляться другие посетители. В числе их была пенсионерка – биолог И.И. Будучи обладательницей специфического ясновидения, позволяющего ей видеть во всех подробностях работу внутренних органов человеческого организма, она прекрасно ставила диагнозы заболевшему человеку. Этот дар открылся в ней после каких-то жизненных потрясений, едва не унёсших её жизнь. По просьбе Л. она дала подробное описание её организма.
Второй раз Мансуров в сопровождении трёх мужчин посетил нас 7 августа. Один из них был представителем Минздрава, а двое других – ученики Мансурова, начинающие экстрасенсы. До их появления к нам пришла ясновидящая И.И. с подругой. Лечить меня на этот раз Игорь Леонтьевич поручил одному из своих учеников. Признаюсь, что ток, направленный на меня им, был сильнее, чем ток Мансурова. После прекращения сеанса лечения началось обсуждение моего состояния зрения: в нём принимала участие и И.И. Кончилось тем, что Мансуров заявил: макуло-дистрофия усилиями экстрасенсов удалена, остаётся только катаракта, которую прекрасно может удалить Институт микрохирургии глаза Фёдорова. Так как амбулаторная карта этого института могла потерять силу, Мансуров просил представителя Минздрава содействовать мне в этом. Тот без особой охоты согласился.
Но я был другого мнения. Я верил, что карта может сыграть свою роль. Поэтому на другой день Л. и И.И. поехали на дальнюю окраину, где расположен институт. Их хлопоты увенчались успехом. Был назначен день и час нашего амбулаторного приёма.
11 августа после раннего завтрака мы поехали в институт Фёдорова. Так начался один из чёрных дней моей жизни. Институт размещался в двух высотных зданиях. Как всегда, держась за локоть Л. и шагая в белёсый мрак, я был проведён в регистратуру, откуда нас направили в соответствующие кабинеты. Их было четыре. Перед каждым из них пришлось простоять какое-то время в очереди, в каждом из них специалист, а вернее специалистка (так как весь медицинский персонал состоял из молодых женщин) исследовала мои глаза и делала соответствующую отметку в моей амбулаторной карте. Так мы пришли к пятому кабинету, начинающему работать после часа дня, где опытный врач Елена Георгиевна Антонова просмотрела записи на карте, побеседовала со мной и решила, что я должен пройти ещё два кабинета. Когда мы вышли из последнего и направились обратно к Антоновой для заключительного вывода, то оказалось, что её в кабинете нет, а у её дверей опять очередь. Её вызвали на срочное совещание, и никто не знал, вернётся она в кабинет или нет. Потом вдруг кто-то объявил: Антонова сюда больше не вернётся, а больные должны отправляться в её рабочий кабинет, помещающийся в соседнем высотном здании. Мы отважно устремились в указанном направлении. Лифт не работал. Мы терпеливо взобрались на 9-й этаж и остановились в беспомощности, не зная куда обратиться. Нас окликнули какие-то доброжелательные люди, которые указали, что мы ошиблись подъездом и этажом; надо было спуститься вниз и через следующий подъезд опять подняться на нужный этаж. Ещё небольшое ожидание у дверей кабинета и, наконец, мы у Антоновой. Просмотрев все записи в амбулаторной карте, она очень доброжелательно и сочувственно объяснила мне, что макуло-дистрофия как была, так и осталась, окончательно уничтожив мою способность к зрению. Елена Георгиевна добавила, что имеющуюся у меня катаракту удалять нет никакого смысла, так как способность зрения разрушена макуло-дистрофией. Она сказала, что было бы кощунством подвергать меня операции, которая ничего не может мне дать. Осталось похоронить мою мечту о возвращении мне зрения в институте Фёдорова и поблагодарить Антонову за раскрытие предо мною суровой правды.
Когда я и Л. вышли из кабинета Елены Георгиевны, уже было под вечер. Без обеда, уставшие от стояния в очередях и огорчённые результатом наших усилий, мы вышли на улицу с одним только желанием – поскорее добраться до дома. Хотели взять такси, но его перед самым носом перехватил кто-то другой. Л. храбро повела меня на остановку автобуса, и мы поехали. Ехали долго, и воздух был отравлен бензиновой гарью. Потом нырнули в мрачное подземелье метро, затем опять ехали на автобусе, потом шли пешком, и, наконец, мы дома.
