Группе было приказано нанести контрудар врагу, а затем стойко оборонять занятые рубежи.
К этому времени танки Гудериана захватили Ямполь, Глухов, Путивль, Конотоп, Бахмач. На участке Глухов, Путивль действовал моторизованный корпус противника, усиленный пехотной дивизией. Оперативная группа генерала А. Н. Ермакова значительно уступала противнику по своей мощности. Она подошла к Глухову, а затем к Путивлю. Большего сделать не удалось.
Здесь мне кажется уместным сказать, что нельзя смешивать контрудар с контрнаступлением. И хотя моему читателю может показаться, что эта военная премудрость сложна и интересна лишь для специалиста, все же попробую, елико возможно, популярно разъяснить эти военно-теоретические тонкости, ибо без представления о них нельзя понять, почему войска оперативной группы А. Н. Ермакова не достигли значительного успеха.
Советская военно-теоретическая школа еще до начала, а затем и в ходе Великой Отечественной со всей четкостью определила грани наступления, контрнаступления, контрудара и контратаки.
Если наступление и контрнаступление предпринимаются для разгрома врага и достижения победы в операции, кампании, в войне в целом, то контрудар и контратака — функции обороны.
Оборона, в свою очередь, бывает стратегическая, оперативная, тактическая. В начале войны Советские Вооруженные Силы вынуждены были осуществлять оборону по всему фронту — стратегическую оборону. Да, это была мера временная — для подготовки к будущему наступлению.
При ведении стратегической обороны в крайне тяжелой сложившейся обстановке мы кое-где позволяли себе перейти в контрнаступление, но только при наличии вполне благоприятных условий. Так было под Тихвином, под Ростовом, так было, наконец, в конце осени 41-го под Москвой.
Другое дело контрудар или контратака (в зависимости от количества войск, участвующих в сражении). Эти меры предпринимаются в системе оперативной или тактической обороны, когда в систему обороны прорывается противник, чтобы его отбросить и восстановить существовавшее положение. Но контрудары и контратаки тоже предпринимаются лишь при мощной поддержке артиллерии, авиации, танков. Более того, приводят к успеху в том лишь случае, если на узком участке фронта создается превосходство своих сил над силами противника.
На участке же оперативной группы А. Н. Ермакова не сложилось благоприятного соотношения сил.
Противник бросил в бой много танков, одним ударом рассек боевые порядки нашей пехоты, разобщил их на многочисленные отдельные группки, на севере вышел к реке Клевень, на юге, в районе Чернева, прижал к реке полки 2-й гвардейской стрелковой дивизии.
Неся потери, особенно от авиации противника (нашей авиации и зенитных средств почти не было), наши дивизии вынуждены были с тяжелыми боями отойти на восточный берег реки Клевень. На западном берегу, в районе Чернева, отстаивая крошечный участок в два километра, остался, теряя сотни людей, наш 395-й полк, в который влились отошедшие из района Путивля остатки двух батальонов 875-го полка.
Противник простреливал наш крохотный плацдарм насквозь. В батальонах оставалось по сто-сто двадцать активных штыков. Дрались все, даже солдаты хозяйственных подразделений.
Командир дивизии А. З. Акименко, уже генерал в то время, требует по телефону:
— Доложите, где находитесь.
— На своем командном пункте, товарищ генерал.
— Это понимаю сам. А где ваш командный пункт?
— На кладбище, товарищ генерал.
— Худые шутки, Бабаджанян.
— Никак нет, товарищ генерал, не шучу, действительно на кладбище села Чернева.
— Гм… Меня информировали, что вы намереваетесь к ночи отступать на восточный берег.
— Да, действительно просил начопера дивизии передать вам об этом мою просьбу: много раненых, мало боеприпасов, противотанковых средств. Надо спасти оставшихся людей.
— Ни шагу назад. Стоять насмерть.
— Ясно, товарищ генерал. Других просьб не имею.
Трубка долго молчала, потом раздалось покашливание. Наконец Акименко произнес:
— Ну пойми же, дружок, видимо, так нужно. Я ничего изменить не могу.
Ко мне в блиндаж неожиданно вваливаются двое. Я ахнул: майор П. Я. Фиалка, весь в крови, и его ординарец.
— Вот, тащит, — как бы оправдываясь, проговорил П. Я. Фиалка. — Як бы я ему куль, чи шо…
— Ранен чуть повыше сердца, — докладывал ординарец. — Я их в госпиталь тащу, а они сопротивляются. Скажите им вы, товарищ майор, — умоляюще просит солдат.
— Да ну тебя, привязался, — ворчит ему в ответ Фиалка, а сам на ногах не стоит, обессиленно опускается на землю.
— Вот что, Петр Яковлевич, тогда на переправе ты меня не слушал, спасти хотел. Теперь я тебя слушать не буду… Веди в госпиталь, — приказал я ординарцу. — Будет сопротивляться, свяжи.
— Ну ты не очень-то командуй моими хлопцами, — слабо возражает Фиалка.
— Петр Яковлевич, ты же пойми, твое место, по самому-самому честному, сейчас в госпитале.
«Пусть отлежится в госпитале, — подумал я, — авось выживет в этом аду».
А бой с каждой минутой становился все ожесточеннее. Доносят: танки противника прорвали наш правый фланг.
— Командир, я туда! — крикнул комиссар Пивоваров и уполз по ходам сообщения, остановить его я уже не мог.
Там, на правом фланге, неравный бой вели пулеметчики лейтенанта Н. А. Василяна. Убили командира расчета, ранили пулеметчика. Василян ложится к пулемету, рядом, не говоря ни слова, Пивоваров. Пехота противника бежит.
Бывшего бакинца, ныне инженера одного из крупнейших ереванских заводов, Николая Арташесовича Василяна я встретил после войны. Мы снова вспомнили тот бой.
Пивоваров подает и подает ленту.
И вдруг Василян чувствует, что Пивоварова нет. Пивоваров убит.
Нет комиссара Пивоварова, я не знаю утраты горше. На войне горька любая утрата. Но каждая в тот момент, когда она постигает тебя, кажется горше всех. Нет Пивоварова, нет друга и спасителя. Нет человека, который в первую же встречу показался знакомым всю жизнь. «Командир, — любил он говорить, — ты думай о том, как полку достигать победы в бою, остальное доверь мне — дисциплину, сознательность, снабжение… Не подведу».
Он не подводил. Он был из славной когорты старых кадровых комиссаров Красной Армии. Это о таких, как он, наверное, впервые кто-то сказал: душа полка…
Весь следующий день, несмотря на все хлопоты, я не мог заставить себя забыть хоть на минуту о Пивоварове.
«…Командир, можешь верить, не подведу», — не шли из памяти его слова, его интонации.
Сам того не замечая, я забрел во второй батальон. Улегся к станковому пулемету и короткими очередями обстреливал немецкую пехоту — нужно было дать выход потребности вот так, буквально физически, отомстить за Пивоварова.
