Первое испытание имело место 15 февраля 44 года. «Справлялся праздник Луперкалий, — сообщает Плутарх, — о котором многие пишут, что в древности это был пастушеский праздник; в самом деле, он несколько напоминает аркадские Ликеи. Многие молодые люди из знатных семейств и даже лица, занимающие высшие государственные должности, во время праздника пробегают нагие через город и под смех, под веселые шутки встречных бьют всех, кто попадется им на пути, косматыми шкурами. Многие женщины, в том числе и занимающие высокое общественное положение, выходят навстречу и нарочно, как в школе, подставляют обе руки под удары. Они верят, что это облегчает роды беременным, а бездетным помогает понести. Это зрелище Цезарь наблюдал с возвышения для ораторов, сидя на золотом кресле, разряженный, как для триумфа. Антоний в качестве консула также был одним из зрителей священного бега. Антоний вышел на форум и, когда толпа расступилась перед ним, протянул Цезарю корону, обвитую лавровым венком. В народе, как было заранее подготовлено, раздались жидкие рукоплескания. Когда же Цезарь отверг корону, весь народ зааплодировал. После того как Антоний вторично поднес корону, опять раздались недружные хлопки. При вторичном отказе Цезаря вновь рукоплескали все. Когда таким образом затея была раскрыта, Цезарь встал со своего места и приказал отнести корону на Капитолий. Тут народ увидел, что статуи Цезаря увенчаны царскими коронами. Двое народных трибунов, Флавий в Марулл, подошли и сняли венки со статуй, а тех, кто первыми приветствовали Цезаря как царя, отвели в тюрьму. Народ следовал за ними с рукоплесканиями, называя обоих трибунов «Брутами», потому что Брут уничтожил наследственное царское достоинство и ту власть, которая принадлежала единоличным правителям, передал сенату и народу. Цезарь, раздраженный этим поступком, лишил Флавия и Марулла власти»[29].
Вряд ли соответствуют истине все детали. Плутарх ощущал, каким образом следует завершать жизнеописание, и невольно выдал свои намерения. Сцена приобретает особое значение задним числом и существует не для того, чтобы доказать притязания Цезаря на царскую власть, но для того, чтобы выставить в невыгодном свете Антония, самодовольно разгуливающего с похмелья по Риму в костюме Геркулеса — козья шкура, обмотанная вокруг бедер, — того самого Антония, который предается наслаждениям, отчего его трудно принять всерьез, и которому чуть позже Цицерон бросит публично упрек: «Не таким я представляю себе достойного консул яра!» Цицерон тоже, конечно, выпадает из роли, но то, что именно Антоний, одновременно фигляр и консул, предлагает Цезарю диадему, сообщает предприятию двусмысленный характер. Продуман ли был до конца его жест, или же это просто шальная выходка?
Происходящее непостижимо для Клеопатры. В ее представлении человек получает титул царя прежде, чем получает власть. Целью ее жизни было привести в соответствие сан царицы с реальной властью. Весь опыт ее предков и ее собственный, те одиннадцать лет, что отделяют момент возвращения Птолемея Авлета на свой трон от нынешнего 44 года, учит ее, что дело это нелегкое. А теперь извольте — у ее любовника вся власть в руках, абсолютная власть, власть над вселенной, или во всяком случае над тем, что называется вселенной, его трон, возвышается над всеми тронами. Он царь царей, и это всерьез, а не в дифирамбах пышного восточного протокола. Нет, в Риме решительно все перевернулось. Бездна зияет не между титулом и реальной властью, но между могуществом и этим словом «царь», в котором могущество должно воплотиться. По собственному ли почину пытался Антоний возвеличить Цезаря, как полагает кое-кто из современных историков, или же в согласии с ним самим? Клеопатру поражает сам факт этой комедии, странно, что диадему надо отвергнуть, с тем чтобы впоследствии ее принять. Некое сообщество потеряло в ее глазах авторитет, и это сообщество зовется римлянами. Трудно себе представить, чтобы Цезарь, во всяком случае наедине с ней, высказывался по-иному.
Превосходство Клеопатры воплощается в этот миг в церемониале египетского царства, старейшего на свете, с его фараонами, отождествленными с богами, с его пышностью и блеском, продемонстрированными еще в те дни, когда Цезарь вместе с нею совершал путешествие вверх по Нилу.
Нелепо думать, что Клеопатра подала Цезарю мысль провозгласить себя царем. Но отнимите в эти решающие дни жизни Цезаря в начале 44 года зеркало, которое держит перед ним Клеопатра в садах на берегу Тибра, вычеркните из его окружения царицу-любовницу и вместе с ней восточную концепцию царства, ею воплощаемую, и Цезарь предстанет перед историей в ином обличье. Клеопатра не злой гений Цезаря, она олицетворяет политическую реальность, против которой восстают римляне.
Клеопатра… Цицерон, жаждущий в глубине души избавиться от Цезаря, высказался несколько ранее в сенате следующим образом: «Твоя великая душа, Цезарь, никогда не замыкалась в том тесном пространстве, что природа определила нашему естеству; она беспрестанно пылала жаждой бессмертия. Твоя жизнь не из тех, о нет, что зависят от бренного тела и преходящего дыхания: истинная жизнь для тебя, Цезарь, это та, которой ты будешь жить в памяти всех столетий, та, которая напитает грядущее поколение, та, в которой сама вечность предохранит тебя от покушений смерти… Если ты не укрепишь эту империю мудростью своих советов и своих законов, твое имя, блуждая из века в век, из страны в страну, не обретет в Храме памяти заведомой почести, назначенного ей места..
Лесть? Обанкротившийся озлобленный старец, каким был в ту пору Цицерон, рассыпает ее столь же щедро, как отраву, но в данном случае Цицерон — это также политический деятель, произносящий публичную речь, в которой благодарит Цезаря за его милосердие. Это заявление, сделанное в 46 году, вскоре после состоявшихся триумфов, передает настроение эпохи, ее атмосферу еще до того, как Цезарь окончательно разделался с помпеянцами. В этих фразах под красотами стиля ощущаются реалии дня: здесь всего шаг до слова «царь», или, к примеру, «диадема».
Как раз по этой причине был созван Цезарем 15 марта 44 года сенат, призванный наделить его титулом царя для всех провинций за исключением Италии и Рима. По этой же самой причине Цезарь был убит в этот день мартовских ид группой заговорщиков, состоящей из старых помпеянцев, республиканцев, цезарианцев, напуганных аппетитами своего кумира, и прочих, невзлюбивших предстоящий поход на парфян и реформы Цезаря.
Удар обрушился на Цезаря в его официальном обличье. Нам известно, что ночь накануне он провел у своей жены Кальпурнии в резиденции великого понтифика.
