В начале 1762 года вышел «Общественный договор», а весной того же года – и «Эмиль». Друзья Руссо, ознакомившиеся в рукописи и в корректурах с наиболее выдающимися страницами этого последнего произведения, советовали снять имя автора с книги. Тогда автор мог бы спокойно посмеиваться над торжественным осуждением книги и с улыбкой торжества смотреть, как палач будет жечь ее на площади. Это не остановило бы ее распространения, а только помогло. Так поступал нередко сам Вольтер. Однако Руссо наотрез отказался от совета, заявив, что, выступая с горячими и беспощадными обличениями существующего строя и его деятелей, он считал бы бесчестным прятаться от обличаемых. Пусть они знают, с кем имеют дело. Он не боится их критики и злобы. Он сумеет защищать свои идеи с поднятым забралом. Если же его противники прибегнут к нелитературным и нефилософским орудиям борьбы, то тем хуже для них: они этим сами осудят защищаемые ими идеи и установления. Противники действительно не побоялись этого самоосуждения; книга была конфискована и предана суду парижского парламента, который присудил ее к сожжению рукой палача, а дерзкого автора приказал бросить в тюрьму за нападение на религию и нравственность. Принц Конти, успевший вовремя проведать о состоявшемся приговоре, дал немедленно о том знать в Монморанси герцогине Люксембургской, которая ночью подняла с постели уже спавшего Руссо, чтобы успеть снарядить его к бегству. 10 июня 1762 года, в четыре часа дня, Жан-Жак оставил гостеприимный кров замка и направился на юг Франции, чтобы пробраться в родную Швейцарию, где надеялся найти убежище. Его узнавали во многих местах Франции, но не спешили исполнить декрет высшего парижского судилища. Его литературная популярность была тому причиной столько же, сколько и всем известная дружба таких могущественных людей, как Конти и герцог Люксембургский. Переехав швейцарскую границу, Руссо не решился поселиться в Женеве, где ненависть консервативно-аристократического и фанатически-кальвинистского правительства и озлобленная враждебная пропаганда Вольтера не обещали ему мира и спокойствия. Он проехал в Иверден в Водуазском кантоне и поселился здесь у своего старинного друга, Рогена. Это было 14 июня, а менее нежели через месяц он должен был спасаться и из этого убежища. 19 июня женевское правительство декретировало сожжение «Эмиля» и «Общественного договора» и воспрещение автору пребывания в пределах кантона. Примеру Женевы затем последовал и Берн, часть которого составляла тогда и Водуазская область. 10 июля Руссо оставил свободную Швейцарию и выехал в Невшатель, кантон, состоявший тогда во владении прусского короля. Просвещенный английский лорд Джордж Кейт был здесь губернатором. Он предложил убежище гонимому философу, а Фридрих II даже хотел назначить ему пенсию, но всегда себе верный Руссо отклонил эту милость. Он поселился в деревушке Мотье, куда вскоре к нему приехала из Парижа и Тереза. Здесь он прожил около трех лет.
Первое время жизни в Мотье Жан-Жак совершенно удалился от литературы и философской борьбы. Он предавался музыке, дружеским беседам с крестьянами, физическому труду и уединенным прогулкам в горах и лесах этого оригинального уголка Альп, менее роскошного, более сурового и скудного, нежели родные ему берега Лемана и Роны или сроднившиеся с его душой долины Савойи; но не меньше прелести и обаяния «любовник не тщеславный умел найти мечтою своенравной» и в этих новых картинах и впечатлениях природы. Всегда религиозный (хотя и на свой лад), Руссо посещал церковь, ходил к причастию и принимал участие в религиозной жизни своего прихода. Измученная душа Руссо, по временам омрачаемая припадками душевной болезни, начинала отдыхать в условиях этой мирной деревенской идиллии. Руссо мечтал удалиться от треволнений мира и окончить жизнь в безвестности, на лоне природы, среди столь же безвестных миру простых соседей. Это было уже невозможно. Его гений уже развернулся во всю свою силу. Его всемирно-историческое дело уже стало перед народами во весь свой рост. Американские пуритане уже готовились поднять оружие во имя его идей. Все мыслящее молодое поколение Франции уже воспитывало в себе ту же готовность. Корсиканцы и поляки обращались к нему с просьбой даровать им конституцию; короли и принцы просили указаний в деле воспитания своих детей; писатели и мыслители искали свидания и вступали в переписку. В родной Женеве демократия волновалась, настойчиво требуя отмены декрета. Католические прелаты, протестантские пасторы и неверующие философы продолжали яростную полемику против одинокого изгнанника. Тот, кто дерзнул поднять на свои плечи судьбы мира, уже не мог в безвестности искать спасения от треволнений, борьбы и гонений. Битва стала и необходимостью, и обязанностью; гонения – неизбежным последствием; душевная болезнь – естественным и необходимым исходом для оказавшегося в таких условиях человека с невропатической наследственностью.
Парижский архиепископ Кристоф де Бомон, не довольствуясь нелитературными средствами борьбы, к которым прибегала католическая церковь, выступил против Руссо и с литературной критикой. Жан-Жак ответил одним из самых талантливых своих произведений. Его новое сочинение, конечно, тоже было осуждено и сожжено. Подобное же запрещение декретировало, между прочим, и женевское правительство. Это возмутило Руссо, и он торжественно отказался от прав женевского гражданина. Декрет этот возмутил не одного Руссо, но и многочисленных его сторонников в Женеве. Они подали протест и требовали отмены всех декретов против Руссо и его сочинений. Трижды женевская демократия предъявляла свои требования, трижды правительство отказывало ей. Город разделился на партии, в воздухе носился призрак междоусобия. Руссо старался успокоить своих сторонников, когда друг Вольтера, бывший друг самого Руссо, уже упомянутый Троншен, состоявший членом законодательного совета Женевы, опубликовал талантливое и искусно составленное резкое нападение на Руссо под заглавием «Letres écrites de la campagne».[9] Руссо не мог не принять этого вызова, и ответом были его знаменитые «Lettres écrites de la Montagne». От тонкой работы Троншена не осталось и камня на камне. Противник был повержен, и идеи «Эмиля» получили более чем когда-либо решительное, яркое и талантливое изложение. Вместе с тем и всякое примирение с протестантской церковью стало немыслимым. История вершила свое дело, и Руссо должен был выполнять тяжелый долг, возложенный на него. «Письма с горы» вышли в 1764 году и вызвали в протестантском лагере целую бурю негодований, преследований и обвинений. Эта буря заплеснула и в мирный Невшатель, где спасался неугомонный философ, но где население исповедовало тот же кальвинизм, как и атакованная Жан-Жаком женевская церковь. Невшательский синод предписал Монмолену, пастору прихода Мотье, созвать приходскую консисторию, вызвать на ее суд Руссо, потребовать от него отречения от высказанных мнений и в случае отказа отлучить от церкви. Монмолен созвал консисторию из семи членов под своим председательством. Руссо был вызван к суду, но не явился, прислав заявление, что «в своих верованиях он обязан отчетом только Богу». Тем не менее Монмолену не удалось добиться от консистории осуждения. Четыре крестьянина, приглашенные судить идеи философа, признали себя некомпетентными. Дело было перенесено в правительственный совет Невшателя, где решение состоялось в пользу Руссо, и ему было разрешено второе издание «Писем с горы». Эта неудача озлобила протестантское духовенство. Начались проповеди против нечестия и безбожия Руссо. Невежественное население систематически восстанавливалось против ненавистного писателя. Эта проповедь постепенно, но не вдруг, делала свое дело. Нерасположение окрестного населения росло и начинало переходить в озлобление против еретика, игнорировавшего осуждение пасторов и их покорной паствы. Пребывание становилось небезопасным, когда положение еще больше обострилось. Вольтер, все яснее сознававший, что личные невзгоды Руссо только усиливают популярность его идей и что все искусство, которое он, Вольтер, затратил на полемику, не помешало вырасти авторитету ненавистного противника, прибег к последнему средству. Он выпустил в 1765 году книжку под заглавием «Sentimens des Citoyens»[10], где перенес полемику на личную почву. Собрав всяческие сплетни, анонимный автор (Вольтер не выставил имени) обвиняет Руссо во всевозможных гнусных преступлениях и пороках (даже в убийстве). Эта недостойная брошюра стала новым сильным оружием в руках невшательских пасторов. Сплетнями они сумели возбудить страсти уже и без того восстановленного против писателя населения. В него и в Терезу стали бросать каменья, грозили застрелить, а в ночь на 7 сентября его квартира подверглась такой бомбардировке, что все стекла были перебиты, галерея усыпана камнями, и камни влетали и во внутренние комнаты. Руссо должен был немедленно оставить Мотье. Временное убежище он нашел на острове св. Петра на Вьенском озере. Остров этот, однако, принадлежал Бернскому кантону, и бернское правительство вскоре предложило покинуть территорию кантона. Напрасно Руссо давал обещание ничего не писать более; напрасно он просил бернских правителей хотя бы посадить его в заключение, но не отрывать от родных гор, – республиканское правительство было непреклонно. Около двух месяцев пробыл Руссо на этом острове, в этом очаровательнейшем уголке Швейцарии. В ноябре 1765 года он оставил остров св. Петра и навсегда расстался со своим швейцарским отечеством.
