Особенность плана состояла в том, что наряду с решением научных вопросов на станциях было предусмотрено проведение и инженерных экспериментов, имеющих чисто прикладное значение. Без этого просто нельзя было двигаться дальше. Вот иллюстрация сказанного. Грунтомер-пенетрометр и радиационный плотномер «Луны-13» позволили впервые провести прямой замер механических свойств наружного слоя лунной поверхности и его плотности. Данные замера — это в основном научная информация, но, конечно, она нужна также конструкторам лунохода и возвратных автоматов. Исследования же трущихся пар в открытом космосе или изучение стабильности характеристик термопокрытий, проведенные на «Луне-12» и «Луне-14», оказались нужными в основном только конструкторам. Георгий Николаевич всегда относился внимательно к предложениям о проведении подобных экспериментов, и если убеждался, что они действительно необходимы, открывал им зеленую улицу.
— Это должно идти впереди паровоза, — говорил он и не жалел сил, чтобы убедить оппонентов, если такие, случалось, бывали.
1967 год. «Венера-4» стремительно приближается к Венере…
В одной из комнат Центра дальней космической связи М. В. Келдыш, ученые, инженеры. Тут же Георгий Николаевич. Он внешне спокоен, но все, кто его знает поближе, понимают, что это не так. Он сосредоточен, натянут словно пружина. Лишь пальцы чересчур быстро перебирают какие-то графики, разложенные перед ним на столе. Он рассматривает их, сначала один, потом — другой, а взгляд его поминутно переходит от стрелок часов к таблице, висящей напротив на стене. И обратно.
В таблице всего две графы — время и событие. Посмотришь на нее и видишь, когда, в котором часу, во сколько минут станция совершит ту или иную операцию. Чуть правее в серебристо-сотовой конструкции умных приборов командного пункта, в оконце осциллографа, высвечивается зеленый ромбик, амплитуда которого пропорциональна величине принимаемого со станции сигнала.
Это, по сути, индикатор качества работы всего КБ, всех смежных организаций. Если ромбик нужной амплитуды, значит, все звенья сработали правильно, и станция выполняет свою миссию. Нет ромбика, значит…
Почти два часа остается до разделения орбитального и спускаемого аппаратов. Идет припланетный сеанс связи с «Венерой». Ромбик слабенький, но тревоги не вызывает: борт работает на малонаправленную антенну, которая излучает сигнал практически во всей сфере.
Георгий Николаевич объясняет Мстиславу Всеволодовичу не очень громко, чтобы не мешать работающим:
— Малонаправленная антенна имеет коэффициент усиления меньше, чем парабола, в несколько сот раз. Скорость передачи информации через нее всего 1 бит в секунду.
И вдруг в совершенно другой тональности, доверительно восклицает:
— Сейчас сориентируемся, перейдем на параболу, вот тогда посмотрим, какой пойдет сигнал!
Станция занимает в пространстве такое положение, что ее параболическая антенна с узкой, как игла, диаграммой излучения теперь смотрит на Землю — ромбик растет на глазах, становится огромным. Кажется, что он готов выскочить за обводы осциллографа. Оператор уменьшает амплитуду. Но реально-то она огромна! Скорость передачи поистине бесценной информации — никогда еще отсюда не было прямой передачи — резко возрастает.
— Порядок! — Бабакин не скрывает радости. — Вот это уровень!
Георгий Николаевич отходит к двери, украдкой закуривает сигарету и в образовавшуюся щель выпускает тонкой струйкой голубой дым.
— Пойдемте, Георгий Николаевич, на улицу. Отвлечемся. Подышим воздухом. Время еще есть. — Это Мстислав Всеволодович.
— Нет, я побуду здесь, посмотрю, что баллистики насчитают, — отвечает Бабакин. Да разве он может отлучиться сейчас хоть на минуту!
Он впитывает в себя все, что происходит вокруг, — голоса операторов, баллистиков, управленцев. Конечно, он и не подумает отсюда выйти, хотя даже один глоток свежего утреннего воздуха взбодрил бы его, уставшего неимоверно за эти дни. И ночи.
7 часов 25 минут. По радиокоманде включено бортовое программно-временное устройство. Теперь вмешиваться с Земли в дела борта нельзя — все сделает бортовая автоматика. Как там она?
Станция приближается к планете. До ее поверхности несколько сот километров… Телеметрия по-прежнему работает четко.
7 часов 34 минуты. Идет подготовка к разделению, программа предусматривает срыв ориентации станции… Так… Выполнено… Теперь параболическая антенна уже не смотрит на Землю. Ромбик исчез с экрана. Сейчас должен отделиться спускаемый аппарат… Отделился? Не отделился? Если отделился, то почему снова не появляется этот так нужный зеленый сигнал?
Неужели в этот раз не все учтено?
Да, такие мгновения укорачивают жизнь.
Сигнала от спускаемого аппарата нет. Ну что ж, хоть орбитальный отсек на этот раз выполнил задачу. Присутствующие собираются возле Келдыша и Бабакина, поздравляют их, друг друга — станция подошла к планете и впервые вела из ее района передачу научной информации.
Сердце отсчитывает секунды… пять… десять… пятнадцать… И вдруг:
— Есть сигнал! Есть сигнал!
Начал работать радиокомплекс спускаемого аппарата — теперь идет прямая передача характеристик венерианской атмосферы, измеряемых на участке снижения.
— Высота… давление… температура… — Информатор, прильнувший к микрофону системы громкой связи, взволнован, он и не старается скрыть это… — Высота… давление… температура…
И опять волнение. Проходят минуты, а давление и температура не изменяются. Почему?
— Завис он там, что ли? — Георгий Николаевич идет в комнату к телеметристам. — И ты со мной, — говорит он Константину Михайловичу, ответственному за участок спуска. — Непонятно, — на ходу раздумывает он. — Может, при большом давлении атмосферы вообще не нужен парашют? Как ты думаешь?
Через сутки после того, как спускаемый аппарат «Венеры-4» прорывался сквозь раскаленную толщу атмосферы Венеры к поверхности, в окрестностях планеты побывал американский автомат «Маринер-5». С расстояния более 4000 километров он исследовал верхние слои ее атмосферы.
После успешного завершения полета «Венеры-4», в конце которого спускаемый аппарат станции совершил снижение в атмосфере Венеры и впервые в мире провел прямые измерения ее характеристик, в репортажах об этом выдающемся эксперименте уже упоминался главный конструктор станции. Без имени и фамилии. Просто, главный конструктор. Именно с этого времени журналисты ведут свой отсчет знакомства и сотрудничества с Георгием Николаевичем, которое не прерывалось вплоть до его кончины.
