– Мне и одного хватит, – пробовал отказаться Покрышев.
– Бери, поможем, – уговаривали друзья.
Взглянув на часы, Матвеев отложил в сторону гармонь, встал.
– Время!-сказал он. – Пора на покой. Завтра с раннего утра – вылеты.
* * *
Зимой 1941/42 года войска Ленинградского и Волховского фронтов предприняли ряд операций, чтобы освободить Ленинград от тисков блокады. С трех различных направлений были нанесены удары по фашистским войскам. Особенно ожесточенные бои проходили в районе Малукса – Погостье. Части 54-й армии в конце февраля и первой половине марта с тяжелыми боями продвинулись на двадцать – двадцать два километра. Ценой больших усилий врагу удалось локализовать прорыв. Фронт стабилизировался. В наших руках осталось несколько километров болотистых топей и залитых водой торфяных полей. Этот участок земли, находившийся в полуокружении врага, прозвали в обиходе «аппендиксом». Гитлеровское командование предприняло яростные атаки, чтобы ликвидировать образовавшийся в их расположении плацдарм. Эти попытки всякий раз оканчивались неудачей. Тогда оно решило уничтожить на плацдарме всё живое с воздуха. Ежедневно десятки «юнкерсов» бомбили «пятачок». На его защиту были направлены все авиационные полки, базирующиеся в районе Ладожского озера. Они создали над этим «пятачком» надежный заслон с воздуха.
Весь март и апрель продолжались ожесточенные бои.
* * *
Покрышев вышел на крыльцо, полной грудью вдохнул чистый, пахнущий талым снегом воздух. Чувствовалось приближение весны. С крыши добротного рубленого дома начинал сползать снег, весело звенела капель, залитые ярким солнцем большие сугробы снега искрились миллиардами ослепительных точек. А на деревьях и кустах, что были рядом с домом, набухали почки – первый признак пробуждающейся от зимней спячки природы.
Летчик расправил плечи, сделал несколько резких движений руками и побежал в штаб. Предстоял боевой вылет.
В этот день «юнкерсы» с особенным упорством шли на «пятачок».
Фашистские бомбардировщики появлялись по одному через определенные интервалы и даже по определенной схеме. «Юнкерсы» заходили далеко на нашу территорию и уже оттуда шли точно по центру над «аппендиксом». Высоко над ними кружили «мессер-шмитты» – группа прикрытия.
Когда Покрышев привел пятерку на место, чтобы сменить соседа, «юнкере», сбросив бомбы, уходил на свою территорию.
«Запоздал…» – с сожалением подумал Покрышев, но тут же увидел вдали другой «юнкере». Бомбардировщик шел точно по курсу, которым только что пролетел его предшественник. Покрышев открыл огонь, враг метнулся в сторону, поспешил освободиться от груза. Бомбы упали на нейтральной полосе.
Спустя несколько минут появился третий «юнкере». Теперь Покрышев действовал расчетливее. Зная, куда полетит и что предпримет немец, он стремительно сблизился с бомбардировщиком и сбил его. Но «юнкерсы» продолжали по одному появляться над «аппендиксом».
«И упрямо же лезут», – удивился Покрышев.
Еще больше поражало поведение «мессершмиттов», которые должны были прикрывать бомбардировщики. Вражеские истребители спокойно, без всякой тревоги кружили высоко в небе. Они или же не замечали советских истребителей на фойе серой земли, или полагали, что «Ю-88» сбивают зенитки.
Когда время патрулирования подходило к концу и группа собиралась передать дежурство, появился немецкий корректировщик «хейнкель-126». «Костыль», как прозвали его за неуклюжий вид, прилетел сфотографировать результаты действий бомбардировщиков. Он стал легкой добычей наших летчиков.
Позднее выяснилось, чем объяснялось удивившее Покрышева упрямство немцев. Чтобы при бомбардировке не задеть случайно свои позиции, они на острие «аппендикса» установили приводную радиостанцию. На нее-то и держали курс «юнкерсы».
Немецкая пунктуальность обернулась против них же самих.
* * *
Небольшая комната от раскаленной докрасна походной железной печурки быстро наполнилась приятным теплом. Покрышев снял унты, расстегнул и повесил на спинку стула ремень, потом гимнастерку и сел за стол, чтобы занести в тетрадь заметки о сегодняшнем бое. Такая уж выработалась у него привычка.
Не успел он закончить записи, как дверь открылась и вошли его замполит Семен Коршунов, летчики Александр Горбачевский, Юрий Зайцев, Василий Шелегов. Вечерами они часто бывали в командирском домике, любили перед сном отвести душу, читали полученные из дому письма, делились радостями и огорчениями, сидели у радиоприемника, который принесли Покрышеву бойцы из батальона аэродромного обслуживания.
День выдался тяжелый, и усталые летчики сидели молча. Говорить не хотелось…
Включили радиоприемник. Через несколько секунд комнату наполнила грустная мелодия. Она звучала чисто и приглушенно, как лесной ручей. Временами мелодия оживлялась, усиливалась.
– Чайковский… Пятая симфония, – тихо заметил Коршунов.
Летчики, затаив дыхание, слушали музыку.
Покрышев обвел взглядом друзей. Война лишила их мирных радостей, надолго оторвала от родных и знакомых. О чем они думают сейчас?
Семен Коршунов положил перед собою на стол руки, смотрит на них. Он, наверное, думает о доме. Пять лет в армии, родителей видел редко, только во время краткосрочных отпусков. Когда теперь представится возможность снова обнять мать и отца?..
На спинку стула облокотился Александр Горбачевский, боевой друг Покрышева. Судьба не разлучала их с первых дней войны. Покрышев часто замечал, что Александр очень грустил по родному украинскому селу, где теперь хозяйничали немцы. Может быть, Горбачевский снова вспомнил дорогие сердцу знакомые места, тихие украинские вечера, задушевные песни девчат…
Ведомый Горбачевского Юра Зайцев – веселый и темпераментный молодой летчик, недавно прибывший в полк, – сидел непривычно серьезный. Уж не стала ли сейчас еще тяжелее горечь разлуки с любимой, которая ждала его где-то далеко отсюда?.. Сосредоточенно глядел в угол Шелегов. Милый Вася Шелегов…. В кругу друзей стеснительный и застенчивый, как девушка, но смелый и решительный в бою. О чем думал он в эти минуты? О своей молодости, которую отняла война? О неизведанном счастье первых свиданий? О тех, кого нет среди них, кто погиб, защищая Родину? Может быть, потому так грустно звучит симфония?
Но вот звуки ее постепенно становятся веселее, энергичнее… Не так ли меняется настроение, когда после тяжелого боя тебя вдруг охватывает радостное чувство… Ведь противник побежден, его наконец постигло справедливое возмездие…
За окном послышался отдаленный гул самолетов.
– Летят, гады! – с ненавистью произнес Горбачевский. – Опять не дадут спокойно отдохнуть.
