– Ну-с, заговорили мы гостя, – благодушно заметил Григорий Иванович. – У него, поди, голова уже кру́гом от наших семейных происшествий.
– Что вы, помилуйте, – отозвался Лермонтов. – Очень интересно.
– Пойдемте в мою библиотеку – покажу вам автограф Александра Сергеевича.
– Да, конечно!
Это было старое издание «Руслана и Людмилы» – видимо, книжка имелась у хозяина дома раньше, и при встрече он подсунул ее поэту. Легким почерком на титульном листе значилось: «Милый Гриша. Я желаю тебе быть всегда на коне – и в прямом смысле, и в переносном. Твой А. П-н. Июль 1829 г.». Восемь лет назад. Как недавно! Тут он сидел, тут обмакивал перо в чернильницу. Очень уютная библиотека, полки с книгами, столик, лампа. Вид на горы из окна. Здесь хотелось остаться навсегда, затвориться от мира и писать, писать. Сочинять стихи, драмы, прозу. Когда же он сможет посвятить себя сочинительству целиком? Надо поскорее уйти в отставку. Вот приедет в Петербург и начнет хлопотать.
– Расскажите о Пушкине, Григорий Иванович.
Тот задумчиво пощипал ус.
– Что ж рассказывать? Был у нас недолго – день и ночь. Вместе с ним катались на лошадях по окрестностям. По его желанию забрались на скалу, осмотрели дворец царицы Тамары. Когда спускались, он слегка подвернул ногу. Потом прихрамывал. С Катенькой играл в карты в подкидного дурака – ей тогда было лет четырнадцать, так она его оставила дураком восемь раз кряду! Пушкин смеялся от этого, как маленький. Видимо, нарочно ей поддавался…
Нечволодов помолчал.
– Вот ведь как в природе порой бывает: два брата, Лев и Александр. Очень похожи меж собою, оба кучерявенькие такие, смуглые. Один немного благообразнее, а второй – ну чистая обезьянка, прости господи. Только Льву таланта пиитического Бог не дал, как Александру. Лев – замечательной души человек, добрый, вежливый, очень образованный. Но литературного дара нет. Александром же восхищаются все на Руси – от мала до велика. Отчего так бывает?
Лермонтов вздохнул.
– Знает только Бог.
– Отчего он забрал его так рано?
– Значит, на роду так было написано. Бог тем самым наказал не его, а нас. Взял к себе, в лучший из миров, и теперь ему на небесах хорошо. Нам без Пушкина плохо!
– Плохо, это правда.
Выпили по рюмочке за помин души великого человека. В двери заглянула Екатерина.
– Папочка, а можно нам с гостем покататься на лошадях? Мы недолго – обогнем рощицу и вернемся.
– Будь по-твоему, моя лапушка, – согласился хозяин дома с улыбкой. – Не могу тебе ни в чем отказать. Только осторожнее у ручья – камни мокрые, можно поскользнуться.
– Ничего, мы наездники опытные.
Вскоре черкешенка вышла из дома, облаченная в костюм амазонки: элегантное платье цвета бордо, шляпка в виде мужского цилиндра с вуалью, шейный платок. Выглядела она чрезвычайно элегантно. Конюх-грузин подвел ей стройного вороного жеребчика с белым пятном во лбу и помог взобраться в седло. Лермонтов вскочил на Баламута. Нечволодов сказал с балкона:
– Жду вас к полднику. Покатайтесь как следует!
Жена послала ему воздушный поцелуй.
Какое-то время ехали молча, потом Екатерина спросила:
– Михаил Юрьевич, можно задать вам нескромный вопрос?
– Извольте.
– Вы помолвлены?
Поэт фыркнул:
– На что вам знать?
– Из праздного интереса.
– Не помолвлен. Никакими обязательствами не связан. Вольный человек! – Он рассмеялся.
Екатерина не разделила его веселья. Сохраняя на лице серьезное выражение, строго произнесла:
– Не тяните с женитьбой. Надобно жениться в молодом возрасте. Чтоб успеть воспитать детей собственным примером.
Он взглянул на нее сочувственно.
– Вы боитесь, что Григорий Иванович… может не успеть?
Женщина вздохнула.
– Да, и этого тоже. Что я знала, выходя за него? Он был лучшим для меня мужчиной на свете.
– А теперь?
– И теперь, конечно. Но… Ах, не слушайте меня, я болтаю зря.
– Но ведь вы любите его?
– Безусловно, люблю. Как же не любить? Он меня растил и лелеял, выучил всему. Он отец двух моих малюток. Я ему благодарна за мирную, спокойную жизнь, в теплоте и достатке. Только…
– Что?
– Мне ведь всего двадцать два. И душа рвется познавать новое, путешествовать, знакомиться с интересными, умными людьми. Вот такими, как вы, к примеру. А Григорий Иванович этого не хочет и не понимает. Молодость, искания у него в прошлом. Роль отца семейства в Богом забытом Дедоплис-Цкаро представляется ему идеальным завершением жизненного пути. Я не осуждаю. Если человеку под шестьдесят, трудно его осуждать за желание провести старость тихо, чинно, благородно. А мне? Быть заживо похороненной здесь? Как когда-то хоронили жен восточных тиранов, молодых и красивых, вместе с умершим? Эта мысль приводит меня в отчаяние! – И, закрыв лицо ладонью в перчатке, Екатерина разрыдалась.
Лошади остановились перед ручьем. Спешившись, поэт подбежал к Нечволодовой, протянул руку и помог сойти на землю. Женщина внезапно прильнула к нему – как-то по-детски, наивно, безыскусственно, без стеснения. Попросила:
– Обнимите меня покрепче…
Он исполнил ее желание, и Екатерина внезапно сказала:
– Миша, у тебя такие сильные руки…
От слов «у тебя» и «Миша» сердце Лермонтова сладко заныло. Господи, неужели? Сомневаться глупо. Но старик Нечволодов? Как потом ему в глаза смотреть?
Он прошептал:
– Катя, дорогая… Я схожу с ума…
– Я давно сошла…
Поцелуй был страстный, долгий, оба словно растворились друг в друге. И потом, не помня себя от нахлынувших чувств, задыхаясь, беспрерывно целуясь, опустились в траву. Как весенний гром в небе, прозвучал Катин вскрик – звонкий, чистый, радостный. Журчал рядом ручей. Шелестели над головами листья. Лошади щипали неподалеку травку. И никто, кроме них, не знал о тайне этой мимолетной любви…
Екатерина, разметав руки по траве, лежала с сомкнутыми ресницами. Произнесла тихо:
– Что же мы наделали, Миша?
Он лежал рядом и смотрел на плывущие в вышине осенние облака, похожие на косматых кавказских старцев. Затем ощупью нашел ее руку, сжал пальцы.
– Ничего, Катюша… Это ничего…
– Но ведь мы нарушили заповедь?
– Бог простит… мы же по любви…
Он повернулся к ней и приблизил лицо к ее лицу.
– Ты такая красивая, Катя…
Она подняла веки.
– Правда?
– Разве ты не знаешь сама?
– Мне об этом никто никогда не говорил.
– А муж?
Екатерина приложила палец к его губам.
– Тсс, ни слова о муже… – Потом вздохнула: – Нет, не говорил. Я не помню. – Она помедлила. – В последнее время… видимо, стареет… несколько месяцев мы с ним – как брат и сестра… – Она густо покраснела. – Я – неблагодарная тварь!..
– Хватит. – Он поцеловал ее в лоб. – Ты – святая, потому что жила и живешь в аскезе.
