Сидящая в кресле заговорила:
- Я к вам, т. Кошков, по делу. Я жена, т. е. не жена, а с позавчерашнего дня вдова (тут она приложила платок к глазам и всхлипнула) купца 1-й гильдии Ивана Ивановича Баранова, Агриппина Семеновна Баранова, проживаю в собственном доме на Мясницкой близ Главного почтамта, квартира наша в 3-м этаже на улицу. Третьего дня к вечеру супруг мой, давно страдавший сердцем, скоропостижно скончался. Дома была я, Егоровна, - и она указала на свою соседку, - это, так сказать, моя экономка и компаньонка, живет у нас более тридцати лет в доме. Кухарка же, как нарочно, отпросилась на три дня, около Коломны, в деревню.
Поднялся переполох, суматоха. Вызвали мы по телефону и сына, живущего на Кузнецком мосту, и ближайшего доктора. Да что доктор? Известное дело - помер человек. Погоревали, поплакали, обмыли покойника да положили в гостиную на стол. К ночи сын уехал к себе, а я с Егоровной улеглись в спальне по соседству с говтиной. Спали мы плохо и мало - какой уж тут сон! - а с раннего утра начались заботы и хлопоты. Здесь, сударь, я начну вам рассказывать такое, чего вам, наверное, и в жисть слышать не приходилось! Однако говорить я буду сущую правду и в свидетельницы захватила вот ее, Егоровну, она вам подтвердит.
Так вот: вчерась, чуть встали мы с Егоровной, эдак часиков в 8, вдруг слышим звонок на кухне. Подошла Егоровна к двери и спрашивает: "Кто там?" А ей в ответ женский голос: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа, откройте!" Егоровна открыла, и в кухню вошла, низко поклонившись, монашенка, эдакая красивая, худенькая, бледненькая, с большими печальными глазами. В руках она держала какую-то священную книжку и, обратясь к нам, промолвила:
"Люди говорят, что у вас в доме покойник, так позвольте мне помолиться за его душу и почитать над ним. Я монахиня из Новодевичьего монастыря". Подумав немного, я ответила: "Что же, голубушка, рады будем. А сколько вы за свой труд возьмете". Она улыбнулась и ответила: "Я это для спасения души своей делаю. Коль угодно вам будет пожертвовать что-либо на монастырь - дадите, а коль достаток, не позволяет - я и так спасибо скажу".
Тронула она мою душу такими словами. "Проходите, - говорю, - к покойнику, Бог вас за это благословит!"
Только что устроилась она в гостиной у усопшего, опять звонок, и входит высокий, ярко-рыжий мужчина, эдакий краснощекий, с симпатичным лицом и говорит со вздохом: "Слыхали мы, что Иван Иванович скончаться изволили, Царство им Небесное! Хороший был человек! Я буду гробовщиком с Лубянской площади. Покойничек в свое время поддержал меня и много добра причинил. Так вот-с и я хочу ему хошь чем-нибудь отслужить. Сколочу ему гробик дубовый да обтяну первосортным глазетом и возьму с вас всего лишь за один материал по своей цене, а работу в счет не поставлю.
Разрешите с покойного снять "мерку". На всякий случай я спросила:
"А сколько вы возьмете с меня?" А он: "Десять рублей".
Вижу, действительно цена очень низкая. "Что ж, - говорю, - пожалуйста, проходите, снимайте мерку". Подошел он к Ивану Ивановичу, перекрестился, поцеловал в лобик и даже рукавом глаза вытер. Снявши мерку, он сказал: "Беспременно сегодня же вечером доставлю вам товар на дом, будьте покойны и не сумлевайтесь!" - и, простившись, ушел.
Потянулся грустный день. Утром и вечером отслужили панихиды, весь день заезжала родня, и, наконец, к часам 10 вечера мы остались в столовой с Егоровной одни, и лишь тонкий голосок читающей монахини глухо доносился из гостиной. В одиннадцатом часу гробовщик со своим помощником тяжело внесли большой дубовый закрытый гроб и, поставив его в гостиной на полу рядом с покойником, сказали: "Весь день работали и вот-вот только сейчас закончили. Нынче уж время позднее, а завтра рано утром мы придем и, если угодно, поможем вам переложить со стола покойничка, так что к дневной панихиде все будет в порядке". Поблагодарив их, я заплатила 10 руб., и они ушли.
Допили мы чай с Егоровной, обошли, как всегда, всю квартиру, посмотрели под диванами и за сундуками, удостоверившись, что кухонная и парадная двери заперты на крюки, цепочки и ключи, пришли в спальную и начали приготовляться ко сну. Помянули мы и прошлое. "Помните, Агриппина Семеновна, - говорит мне Егоровна, - как покойничек осерчали на меня, когда мы еще жили у Никитских ворот? А по совести скажу, ни в чем я тогда не была виновата". - "Да что говорить про это, мало ли чего бывало", - отвечаю я. Помолчали. А затем я продолжаю: "Вот отец Николай говорит, что душа умершего сорок дней не отлетает, а пребывает на прежнем местожительстве человека. Опять-таки слыхала я от ученых людей, что духи человеческие могут приходить к людям и что хотя мы их не видим, но они незримо присутствуют, слышат нас и все понимают. Мы с тобой разговариваем, Егоровна, а дух покойничка, быть может, стоит за тобой али за мной да и прислушивается". - "Господи, Твоя воля! Какие ужасти вы говорите, Агриппина Семеновна!" - сказала Егоровна и спешно перекрестилась, косясь во все стороны. В гостиной что-то громко хрустнуло. Мы обе так и присели и впились глазами в полутемную, настежь открытую гостиную. Вдруг наша монахиня дико взвизгнула и влетела как помешанная к нам с бессвязным криком: "Аминь, аллилуйя, покойник встает, просит души своей!" В это время свечи, стоявшие у гроба, потухли, комната озарилась, и мимо нас пролетела по воздуху крышка гроба, брошенная невидимой рукой, и с шумом пала на пол, глазетовым крестом вверх. Мы все трое в ужасе свалились на пол. Шум и свист в гостиной продолжались, послышались шаркающие шаги, и в дверях появилась белая фигура с протянутыми руками. Головой не поручусь, что то был усопший, так как лицо было прикрыто как бы кисеей, однако пушистые седые усы выбивались из-под кисеи, и из-под савана торчал такой же лысый череп. Тут со страха все мы потеряли сознание. Сколько часов мы пролежали так - не знаю; однако когда я очнулась, светало. Я принялась расталкивать и приводить в чувство Егоровну и монахиню. Все кругом нас было тихо и даже крышка гроба куда то исчезла. Все еще щелкая зубами от страха и крестя воздух, мы, прижимаясь друг к другу, подошли к дверям и заглянули в гостиную. Там все было по-прежнему в порядке. Супруг мой, как" вчера, лежал на столе, рядом с ним стоял на полу гроб, плотно закрытый крышкой. Хоть до ужасти было боязно нам, мы все же, читая молитвы, подошли к гробу и с трудом приподняли крышку.
Гроб был пуст. Так же, держась друг за друга, пробрались мы в мужнин кабинет. Войдя в него, я ахнула - все ящики письменного стола были выдернуты и валялись по полу; крепкий дубовый шкаф, стоящий в углу, где муж хранил деньги и мои бриллианты, был взломан. Хоть жалко мне стало пропавшего, но страх отлег от сердца: стало быть, то были просто воры. Но монахиня, глядя мне прямо в глаза, залепетала: "Какие воры, какие воры?! Ведь я собственными глазами видела, как покойник встал со стола и направился на меня с протянутыми руками. Тогда-то я и вскрикнула и кинулась к вам. Нет, свят, свят, свят! Здесь нечистая сила!" Мы прошли в прихожую и кухню и осмотрели двери. Замки, цепочки и засовы были в порядке, как мы их оставили с вечера. Осмотрели и окна - все заперто и цело. "Вот видите, - сказала монахиня, - выходит по-моему. Будь то воры, куда бы им деваться? Ведь не сквозь стены же они прошли! Нет, уж вы как хотите, а отпустите меня, я читать больше не буду. Надо думать, покойник ваш имел на душе своей грех смертный, вот он и не знает покою".
