Старшего брата Мохаммеда вся эта ситуация порядком раздражает. После судебного заседания он нередко повышает голос на меня и на Хайфу. Брат даже не стесняется обвинять отца в том, что вся эта суматоха вокруг нашей семьи навредила ее репутации. А я уверена, что он просто завидует. Это видно по тому, как перекашивается лицо Мохаммеда всякий раз, когда к нам стучится очередной журналист. К огромному удивлению, история моего замужества и развода быстро облетела всю планету. Каждую неделю к нам приезжают репортеры из стран с такими экзотическими названиями, как Франция, Италия или… Соединенные Штаты Америки. И все это только ради меня!
— Эти журналисты, которые только и знают, что рыскать вокруг нашего дома, окончательно запятнают честь нашей семьи. Нуджуд должно быть стыдно! — такими словами Мохаммед встречает Эман, переступившую порог нашего дома.
— Это вам должно быть стыдно за то, что пришлось пережить бедной девочке! — без тени смущения отвечает ему Эман.
«Браво, Эман!» — мысленно кричу я. Мохаммед не знает, что ответить. Чтобы сохранить остатки достоинства, он, задрав нос, уходит в главную комнату и садится на подушку в дальнем углу. Пока брат не успел запретить выйти из дома, я торопливо надеваю черный платок и хватаю за руку Хайфу. Надо взять ее с собой, чтобы девочка не осталась один на один с яростью старшего брата. Я должна защищать свою младшую сестру.
Эман обещала, что отведет нас в парк аттракционов. Никогда там не была! Нельзя упускать такую возможность! Мы уже сидели в машине, когда подбежала запыхавшаяся Мона.
— Мохаммед приказал ехать с вами! — говорит она, тяжело дыша.
Сестре явно неловко, но отступать она не собирается. Говорит, что не отпустит нас одних. Мы понимаем, что старшему брату лучше не перечить. Закрыв лицо niqab, Мона садится вперед, рядом с водителем. Сразу становится понятно, зачем Мохаммед все это затеял. Раздосадованный брат решил отомстить и отправил Мону шпионить за младшими сестрами. Но, как оказалось, у старшей сестры были совсем другие планы на нашу прогулку…
Машина выезжает на дорогу, и тут Мона просит водителя перед парком заглянуть в квартал Аль-Ка, где мы жили раньше. Какая странная просьба! Неужели Мохаммед доверил ей особенную миссию? Смущенная настойчивостью девушки, Эман в конце концов соглашается. По узеньким улочкам мы добираемся до мечети.
— Стоп! — командует Мона водителю.
Никогда прежде не видела ее такой взбудораженной. Машина останавливается. На ступенях перед входом в мечеть я замечаю женщину, закутанную в мятый черный платок, из-под которого, в надежде получить мелкую монетку, тянется к прохожим грязная рука. В другой руке она держит маленькую спящую девочку в рваном платье и с растрепанными волосами. Я кричу:
— Это же Монира!
Монира, дочка Моны, моя маленькая племянница! Но что она делает здесь, на ступенях мечети, в руках попрошайки, чье лицо скрыто черным платком?
— Когда муж попал в тюрьму, его мать добилась, чтобы Мониру отдали ей, — негромко произносит Мона, удивляя своими словами всех пассажиров машины. Замолкает на несколько секунд, потом продолжает: — Она говорит, что с ребенком гораздо легче разжалобить прохожих…
Никак не могу прийти в себя. Монира, очаровательная куколка, должна просить милостыню с какой-то одетой в лохмотья старухой? Муж Моны сидит в тюрьме? Чего еще я не знаю? Так вот про какого мужчину говорил отец, когда выступал в суде… Но сейчас сестра слишком занята, чтобы объяснять нам что-либо: она нежно обнимает дочку, вырванную из рук свекрови.
— Я очень соскучилась… Я верну ее, обещаю… обещаю… — торопливо говорит она даме в черном перед тем, как снова сесть в машину, крепко сжимая в руках свою трехлетнюю малышку.
Автомобиль внезапно наполняется неприятным затхлым запахом. Монира такая грязная, что с трудом можно разобрать, какого цвета ее ботиночки.
Дверца захлопывается, и мы отъезжаем. Малышка так рада всех нас видеть, что мы почти забываем о том, какое потрясение испытали, увидев ее просящей милостыню у мечети.
Машина едет на юго-запад Саны. По дороге мы проезжаем мимо еще одной мечети — она пока только строится, но величественное роскошное здание уже напоминает очертаниями дворец. Прижавшись лбом к стеклу, я любуюсь шестью стройными минаретами. Они производят невероятное впечатление.
* * *
Но сейчас меня больше интересует история Моны. В парке она постепенно открывает нам все, что лежит у нее на сердце…
— Это длинная история, — со вздохом начинает сестра, отпуская Мониру играть в кустах в прятки с Хайфой.
Эман, журналистка и Мона втроем сидят по-турецки в тени большого дерева. Я внимательно слушаю, о чем они говорят.
— Мохаммеда, моего мужа, посадили в тюрьму за несколько недель до свадьбы Нуджуд… Его застали в постели с моей старшей сестрой Джамилей. Меня уже давно тревожили подозрения. Поэтому я со спокойной совестью позвала свидетелей, которые и поймали их на месте преступления. Началась драка. Приехала полиция, Мохаммеда и Джамилю увезли в тюрьму. И я не знаю, сколько еще они там пробудут…
Мона опускает глаза, я смотрю на нее и не знаю, что сказать. Мне тяжело понять весь ужас произошедшего, но ясно, что сестре пришлось нелегко.
— В Йемене за супружескую измену карают смертной казнью, — задумчиво шепчет Эман.
— Да, я знаю, — отзывается Мона. — Именно поэтому сейчас Мохаммед пытается надавить на меня и заставить подписать бумагу, которая позволит прикрыть его грех. Муж хочет, чтобы все думали, будто мы развелись до того, как его арестовали… Я отказываюсь посещать тюрьму, но он сумел передать мне письмо. Пусть даже не мечтает! Я и так уже довольно из-за него намучилась…
Раньше я никогда не видела Мону такой разговорчивой. Слова так и сыплются из-под платка, глаза беспокойно мечутся, а руки теребят края одежды. У меня сердце кровью обливается, когда слышу ее дрожащий голосок. И вдруг неожиданный громкий смех разом возвращает нас в сегодняшний солнечный день. Усевшись под кустом, Монира сняла трусики и теперь радостно поливает желтой струйкой высохшую на солнце траву.
— Монира! — укоризненно кричит Мона, мгновенно превращаясь в строгую мать. Но по глазам видно, что она улыбается.
Впрочем, вскоре взгляд сестры снова темнеет.
— Монира, доченька моя… Теперь я должна в одиночку растить двоих детей, если, конечно, свекровь меня к ним подпустит. Мохаммед никогда не был хорошим отцом. И хорошим мужем тоже…
Молчит, собираясь с мыслями, потом продолжает:
— Мне было почти столько же лет, сколько сейчас Нуджуд, когда меня заставили выйти за него замуж… Наша семья счастливо жила в Кхарджи до того черного дня, когда все рухнуло…
