Отец Борис Старк рассказывал мне, что покойный Митрополит Одесский Борис (Вик) в свое время распорядился, чтобы благочинные выясняли, какие странности существуют в подведомственных им храмах и по возможности устраняли то, что несообразно с уставом и общецерковным обиходом.В результате подобного благочинского расследования стало известно, что в некоей церкви, расположенной на самой границе с Молдавией, весьма своеобразно завершается панихида. При возглашении “вечной памяти” диакон берет столик с приношениями прихожан и начинает поднимать его и опускать в лад пению. Те женщины, что стоят поближе, берутся за платок, которым накрыт этот столик, и сами начинают то приседать, то выпрямляться... Стоящие за ними берутся руками за уголки головных платков передних и так же ритмично раскачиваются... Словом, вся церковь начинает, что называется, ходить ходуном.Один священник, которому я об этом рассказал, в ответ заметил:— Тут уже надо петь не “вечную память”, а “волною морскою”. (Ирмос, песнопение Страстной седмицы.)
В своем собственном приходе я с самого начала столкнулся с довольно странным обычаем. Когда кому-то из недавно умерших (новопреставленных) исполнялось сорок дней, на столике возле канона ставилась бутылка с фруктовым соком или киселем, а рядом с нею ковшик. После окончания панихиды батюшка, в данном случае я сам, должен был налить немного жидкости из бутылки в ковшик. Называлось это простое действие “отпустить душку”. Мне удалоь выяснить, что это “отпускание” завел один из моих предшественников. После краткой и энергичной проповеди продолжать этот странный обряд я категорически отказался.
Священника назначили на новый приход. Первая служба. После литургии, как положено, панихида. После окончания ее обычно поют:“Души их во благих водворятся, память их в род и род”.А тут певчие запели нечто более продолжительное:— Души их во благих водворятся, память их в род и род, и род и род, и род и род... в род и род, и род и род... в род и род, и род, и род...И так до бесконечности.
Некий батюшка был назначен помощником настоятеля на двуштатный приход. А там было такое обыкновение: в каждую поминальную книжечку, которая приносилась в Алтарь, была вложена рублевая ассигнация. Деньги эти делились между священниками.Но вот наступил День Усекновения главы Святого Иоанна Предтечи. (А надо сказать, с XVIII века в Русской Церкви есть обычай служить в этот день особую панихиду о павших воинах, так что поминаний приносится много.) Новоназначенный священник открывает первую попашуюся поминальную книжечку и обнаруживает там не рублевку, а десятку. Сначала он решил, что кто-нибудь это положил по ошибке. Однако и в другом поминании, и в третьем — всюду десятки. Его недоумение рассеял отец настоятель. Он объяснил, что это — местный обычай. Основывается он на том, что на десятке в отличие от меньших купюр отдельно напечатана голова Ленина. И по этой причине считается обязательным передавать в День Усекновения главы Иоанна Предтечи в Алтарь именно десятки... И мнится мне, что священнослужители с этим несообразным и отчасти даже кощунственным обычаем в борьбу так и не вступили...
А вот рассказ о более принципиальном батюшке. Прибыв на приход, он обнаружил там такой порядок. Прихожане клали почти за каждую икону в храме копченое мясо, сало и колбасы. Батюшка был молодой, ревностный, а потому несколько раз осудил в проповеди подобные жертвы, как нарушающие традиции Православной Церкви — в храм не вносить ничего мясного. И, надо сказать, пастырь добился своего — за иконы больше никто никакую снедь не клал. Но самому настоятелю, дотоле вполне обеспеченному мясом, пришлось впредь покупать его.
Клирики, приехавшие к нам с Украины, ввели обыкновение омывать руки в конце Божественной литургии, перед причащением Святых Даров. Кое-где батюшка для этого сам подходит к умывальнику, а кое-где ему, так сказать, по архиерейскому чину, подносят кувшин и блюдо.Настоятель одного из храмов московской епархии рассказывал мне, что так было и у него на приходе. Однако он заметил, что алтарники как-то особенно бережно обращаются с водою, которая остается после омовения рук на блюде. Он это дело исследовал и выяснил, что вода эта собирается, а потом продается прихожанам по цене три рубля за бутылку. Название она носит такое — “Отченская водичка”, поскольку омовение рук происходит при пении “Отче наш”. Батюшка искоренил эту торговлю самым простым способом — стал подходить к умывальнику.
В некоторых местах, в частности, я знаю, на Кубани, есть обычай подавать деньги “на кадило”. То есть во время каждения молящиеся вручают купюры священнику или диакону.В городе Обухе Киевской епархии, как мне рассказывали, по этой самой причине отец настоятель в большие праздники сам литургию не служит, а только выходит из алтаря для каждения на “херувимской”. Правая рука размахивает кадилом, а левая проворно берет мзду. При этом произносятся такие слова:— Помяни, Господи, приносящих и принесших, и жертвующих, и дающих, и подающих, и через них передающих...В своем роде — литургическое творчество.
А вот рассказ о некоем священнике рационализаторе.Таинство исповеди завершается тем, что батюшка возлагает на голову кающегося епитрахиль и произносит разрешительную молитву. После этого исповедовавшийся целует лежащие на аналое Евангелие и Крест. Так вот этот “рационализатор” вычитывал положенные молитвы, проводил общую исповедь, после чего читал общую разрешительную молитву, вешал епитрахиль на гвоздик возле аналоя с Крестом и Евангелием, а засим удалялся в Алтарь. А исповедники по очереди сами накладывали себе на головы конец висящей епитрахили, а потом, как положено, целовали Крест и Евангелие.Мне вспоминается, будто архиерей этого “рационализатора” запретил в священнослужении.
Один художник, реставратор икон, рассказывал о совсем уже дикой странности, которую он наблюдал в каком-то приходе. Во время литургии около самого амвона ставился столик, а на нем ваза с печением. Во время пения “херувимской” к этому столику поочередно подходили все присутствовавшие в храме, аккуратно брали из вазы по одному печению и откладывали в сторону... В это время поется:— ...всякое ныне житейское отложим попечение...А тамошние верующие воспринимали эти слова так — “отложим по печению”.
Мой друг, протоиерей Б.Г., родом москвич, начинал свое служение на Кубани. Был он тогда молод и неопытен. В первые же недели на станичном приходе он совершил множество “заочных отпеваний”. И почти все покойники были мужчины. Документов там никаких не спрашивали, оформляли требу просто, а батюшка отпевал себе и отпевал.Но вот однажды он обратился к женщине, которая заказала заочное отпевание, с вопросом:— А давно он у вас умер?— Как умер? — удивилась та. — Он — живой...— Как живой? — опешил батюшка.— Так — живой, живехонький... Ничего ему, подлецу, не делается...И тут выяснилось, что в тех местах существовало суеверие: если заочно отпеть неверного мужа, он вернется к семье. Словом, батюшка мой, сам того не ведая, за несколько недель отпел всех распутных мужиков целой округи.Разумеется, в дальнейшем он неукоснительно требовал, чтобы предъявлялись документы о смерти...
