XIII
Авторемонтная мастерская, несмотря на позднее время, работала. В большом кирпичном здании гудели моторы. Входили и выходили польские рабочие и русские солдаты: видимо, мастерская ремонтировала советские военные машины.
Увидев солдат, Винкель не осмелился зайти в мастерскую.
Он сел в темном дворе на кучу кирпича и стал ждать. Вскоре моторы затихли, и из освещенного квадрата двери начали выходить один за другим рабочие. Винкель пристально вглядывался в каждого из них, боясь пропустить Ханне. Наконец он увидел одетого в комбинезон долговязого парня и узнал его голос. Ханне с кем-то оживленно разговаривал. У Винкеля забилось сердце, словно он увидел близкого друга, хотя с Ханне был еле знаком.
Винкель пошел вслед за ним, нагнал его и дрожащим голосом произнес:
- Ханне...
Ханне остановился, как вкопанный,
- Кто вы? - прошептал он по-немецки.
Винкель назвал себя.
Они молча зашагали по темной улице.
- Вот здесь, - сказал Ханне, направляясь к воротам двухэтажного дома.
Молчание Ханне вдруг испугало Винкеля. После встречи с тремя соотечественниками в роще у дороги его уверенность в немецкой солидарности изрядно поколебалась.
Ханне вскоре остановился у какой-то двери, отпер ее своим ключом, и они вошли. Винкелю прежде всего бросился в глаза лежавший на стуле рюкзак, до отказа набитый вещами.
Ханне присел на койку и спросил:
- Итак?..
Винкель пристально смотрел в лицо Ханне, оценивая и изучая его. Что можно сказать этому человеку и чего нельзя? Не лучше ли начистоту выложить все, о чем Винкель думал, и просить совета? Нет, Винкель боялся, даже при нынешней обстановке он боялся сказать правду.
Ханне в свою очередь внимательно следил за Винкелем. Зачем прибыл обер-лейтенант? Кто его прислал? Проверять, что ли, приехал? Ханне твердо решил уйти из Шубина на восток и покончить со своей службой. Неужели начальство пронюхало об этом? Он тревожно покосился на приготовленный в дорогу рюкзак.
Винкель перехватил этот взгляд и спросил как можно более спокойно:
- Собираетесь уходить, Ханне?
"Узнали, сволочи! - подумал лейтенант. - Сейчас он спросит, где рация..." Рацию Ханне по частям побросал ночью в колодец сразу же после прихода русских.
- Никуда я не ухожу, - ответил он вызывающе. - Почему вы думаете, что я ухожу?.. - он пробормотал злобно: - Не всякий способен на дезертирство...
Они испытующе глядели друг на друга. "Знают ли они, куда я отправляюсь?" - думал Ханне, с ненавистью наблюдая за Винкелем. "Что он сболтнул насчет дезертирства?" - с испугом подумал Винкель.
- Сейчас дезертировать, - быстро сказал Винкель, - втройне позорно... Отчизна в опасности... Враги со всех сторон. Теперь нам нужно поддерживать фюрера так, как никогда раньше.
"Сволочь полицейская", - думал Ханне. Он сказал:
- Лично я не сомневаюсь в победе. Временные неудачи не могут нас сломить.
"Дубина и эсэсовский подонок! - думал Винкель. - Чего доброго, еще запоет "Хорста Весселя"..." Винкель сказал:
- Ну, вот и прекрасно... Где ваша рация?
Они с отвращением и страхом смотрели друг на друга исподлобья. Наконец Ханне сказал весьма независимым тоном:
- Она в другом помещении... Сейчас я вам дам чего-нибудь поесть. Вы, вероятно, голодны.
"Что делать? Куда идти? - думал Винкель. - И зачем я приплелся к этому глупому и тупому служаке, который даже теперь ничего не понимает?"
Оба уселись за стол, молча жевали. Потом Ханне вскочил и сказал:
- Ах да, Винкель, у меня и рома есть немножко...
Он достал из рюкзака бутылку, Винкель с удовольствием выпил, и его начало клонить ко сну. Ханне любезно предоставил ему кровать, а сам улегся на диване.
Винкель проснулся на рассвете от холода. Ни Ханне, ни его пальто, ни рюкзака в комнате не было. Подождав с полчаса, Винкель оделся и, пугливо озираясь, вышел из дому.
Так начались скитания Винкеля.
Он брел от деревни к деревне, всё ближе к линии фронта; брел он без всякого плана, просто стремясь попасть в Германию. Только эта мысль его и занимала.
Было холодно. В одном пустом доме он нашел женский платок, обмотал себе голову, а поверх платка напялил шляпу. Взглянув в зеркало, он обрадовался своему глупому, несчастному виду, не способному внушить, пожалуй, никаких подозрений.
Винкель шел теперь по областям, из которых поляки были в свое время почти поголовно выселены по приказу Гитлера. Землю передали немецким колонистам, или, как они сами себя недвусмысленно называли, "плантаторам", теперь убежавшим на запад вместе с германской армией. Деревни пустовали. Винкель заходил в покинутые дома, ел все, что попадалось под руку на кухонных полках и в погребах. В одной деревне он сделал себе даже запасы продовольствия. Полчаса погонявшись за беспризорным, уже одичавшим поросенком, он, наконец, поймал его и кое-как зарезал найденным в одном доме кухонным ножом. Мокрые и скользкие куски свинины он напихал себе в карманы.
Фронт ушел далеко на запад. По дорогам тянулись нескончаемой вереницей русские тылы.
Винкель, опустившийся, грязный, обросший, безопасности ради примкнул к одной из многочисленных польских семей, возвращавшихся к своему старому месту жительства. Несмотря на трудность длительного пешего пути и на отвратительную, гнилую погоду, поляки были в приподнятом, радостном настроении. Навстречу двигался поток людей, тоже освобожденных Красной Армией, - русские, украинцы, поляки, чехи, сербы. Встречаясь, людские толпы весело перекликались и обменивались новостями.
Дорога жила шумной, радостной, напряженной жизнью.
Польская семья, за которой увязался Винкель, побаивалась его, подозревая, что он тронулся. Он и сам поддерживал в них это убеждение, бормоча себе что-то под нос и время от времени тяжко и шумно вздыхая. Поляки постарались бы, вероятно, отделаться от него, но он однажды намекнул им, что полтора года просидел в Майданеке. Тогда они, от души пожалев его, стали за ним ухаживать, отдавали ему лучшие куски, и старшая дочь Ядвига пригласила его даже к ним в Ходзеж, с тем чтобы он там отдохнул и "пришел в себя".
Глава семьи Марцинкевичей был железнодорожным стрелочником. В 1941 году его выселили в "генерал-губернаторство" из насиженного места, где он прожил всю жизнь. Теперь Марцинкевичи возвращались домой, довольные и полные надежд. Это были тихие и славные люди.
Оставалось всего несколько километров до цели их путешествия, когда вдруг ранним утром из лесу вышла довольно большая колонна вооруженных немецких солдат во главе с офицером.
На дороге возник короткий переполох. Все остановилось,
- Русские далеко? - отрывисто спросил офицер, обращаясь по-немецки к опешившим полякам.
