Когда начинаешь рассуждать об этих актерских качествах, очень опасна подмена: ведь естественность поведения просто человека и естественность артиста на сцене и на экране – вещи разные. Одной из «составляющих» тайны Натальи Гундаревой было то совпадение двух природ, во имя которого и шла неустанная работа – поначалу осторожная, на ощупь, когда «в копилку» шло все подсмотренное, наблюдаемое в метро, в очередях, в среде коллег, вычитанное из книг... А уже потом все это, переработанное в душе, становилось характерной чертой того, что принято называть творческим почерком. «Тело – твое, а душа – чужая». Наталья Гундарева постоянно думала о том, что же становится чужим в теле и своим в душе, когда происходит перевоплощение.
В том же интервью начала 1990-х годов «Литературной газете» Гундарева признавалась: «Мне кажется, чем актер как личность богаче, мощнее, больше знает, шире видит, глубже чувствует, тем у него больше возможностей проникнуть в мир другого человека. Многих людей. Вы возразите – но ведь нужно покориться чужой воле. Так в этом и заключается профессия!.. Чем человек выше, тем он терпимее, внимательнее к другим... И наоборот, чем человек мельче как личность, тем амбиций больше, а играет хуже. Потому что все сужено, всего на копейку – и дым пожиже, и труба пониже. Такие будут суетиться, теоретизировать, что-то доказывать, оттого что не могут понять. Понять – значит сделать. А они из-за того, что ни понять, ни сделать не могут, начинают разводить демагогию, говорильню, предлагают свои решения, которые тоже осуществить не могут. Наверное, им нужно оттянуть момент выхода на сцену, когда с тебя спрашивается по гамбургскому счету: ты можешь или ты не можешь?»
Эти слова чрезвычайно важны для понимания ее человеческой и творческой сущности! В приведенном выше интервью «Литературной газете» Наталья Гундарева предстала уже сформировавшейся, широко известной актрисой, которая не просто четко формулировала свое кредо, но на собственном опыте испытала, насколько важно для ее профессии быть подлинной личностью – «шире видеть, глубже чувствовать». И – самое главное! – осознала, в чем именно состоит ее сила, ее тайна.
«Понять – значит сделать». Попробуем вдуматься в эту фразу, в которой для актрисы оба действия одинаково важны и потому уравнены. Положим, для многих «сделать» остается задачей почти полностью профессиональной и измеряется уровнем подготовленности к работе на сцене или съемочной площадке. Причем далеко не всегда предшествует этому «выполнению задания» необходимость «понять». Понять общий замысел режиссера, точный контекст спектакля или фильма в целом и уже от этого идти к глубокому проникновению в суть каждого эпизода. Примерить к себе характер, медленно, постепенно погружаясь в самую его сердцевину, а от нее – прокладывая обратный путь, к реальности, к жизненному пространству. Это и есть – понять. И тогда невозможно не сделать, потому что нет неясностей, потому что все разгадано...
Может быть, именно тогда процесс оттачивания личности, накопления чувств, мыслей, эмоций не только для какой-то конкретной роли, но для собственной человеческой, личностной мощи и богатства вошел в особенно интенсивную фазу...
Собственно говоря, интуитивно это происходило и раньше, буквально с первых самостоятельных актерских шагов.
Своим настоящим дебютом в театре Наталья Гундарева считала Липочку в спектакле «Банкрот, или Свои люди – сочтемся». Он появился в афише театра в середине 1974 года, почти перед закрытием театрального сезона.
Андрей Александрович Гончаров давно был зачарован этой пьесой А. Н. Островского, еще с тех времен, когда ассистировал А. М. Лобанову в работе со студентами. В 1973 году он поставил в ГИТИСе спектакль со своими выпускниками, среди которых были те, кто позже пришел в Театр им. Вл. Маяковского – А. Фатюшин, И. Костолевский, Л. Иванилова, Т.Орлова... По словам В.Дубровского, студенческий спектакль явился «как бы предварительным эскизом предстоящего», но, естественно, на сцене академического театра все выстраивалось и решалось несколько по-иному.
«Комедия „Свои люди – сочтемся“ написана молодым, отважным, двадцатисемилетним Островским, горячо верящим в себя и свой талант, – писал Андрей Александрович Гончаров. – „Свои люди – сочтемся“ – острая, озорная и страшная в своих итогах комедия. Здесь и Сухово-Кобылин, и Салтыков-Щедрин, и гоголевская „Шинель“, и русский водевиль, и фарс.
Я увидел спектакль в жанре трагифарса. В соответствии с жанром совершался отбор выразительных средств, определялся характер сценического существования артистов, принцип оформления. Буфетная стойка в другом спектакле качаться, ходить ходуном не может, а в «Своих людях» во время танца Липочки и она «танцует». Безумные вещи окружают безумных людей. Подлинное безумие, самоубийство, совершает махровый жулик, опытный купчина Большов, отдавая все свое состояние, вплоть до последних штанов, любимой дочке и ее жениху-прохвосту. Возможность комедийного заострения до фарса, до балагана дал мне не кто иной, как Островский, не случайно назвавший «Своих людей» «оригинальной комедией».
«Свои люди – сочтемся» – драматический фарс о нравственном ничтожестве человека «с дубинкой». Как только человек получает «дубинку», его не узнать, он меняется на глазах. Надо найти этому осязаемое выражение. Каждый человек в этой комедии – счетная машина. Все считают и считаются. Жанр спектакля требует предельности красок.
Поэтому первое событие на сцене – не просто монолог-экспозиция, а бунт Липочки против отца и матери. Для бунта есть серьезные основания: вчера отказали очередному жениху. Она уже старая дева – это с ее-то достоинствами! Наглость и безапелляционность ее суждений – от сознания собственной исключительности: она богата, красива, умна, «с положением» – отец принадлежит ко второй купеческой гильдии. Словом, полный набор «достоинств» модной халды. Зритель должен это понимать: в обстоятельствах пьесы Островского должна угадываться современная ситуация...»
На главные роли были назначены ведущие артисты театра, молодежь числилась во втором составе. Роль Липочки во втором составе была отдана Наталье Гундаревой. Естественно, молодые артисты на протяжении почти полугода не пропускали репетиций – на каждой из них исполнители второго состава сидели в зрительном зале с тайной надеждой: а вдруг именно сегодня Андрей Александрович захочет пройти сцену со мной? Поэтому степень готовности была у всех одинаковой, но отношение к такому вот пассивному наблюдению за ходом репетиций у всех было разным. Вчерашние выпускники, еще не успевшие отойти от скучной необходимости слушать лекции, порой и репетиции в театре, на которых они оказывались лишь «сторонними наблюдателями», воспринимали как продолжение студенчества. Они, словно на институтских занятиях, отвлекались, думали о чем-то своем, шепотом переговаривались, поглядывали на часы в ожидании перерыва. И это было естественно, потому что хотелось действовать, показать себя, а надо было тихо сидеть в темном зрительном зале и смотреть, как известные артисты делают то, что так хочется делать тебе самому.
