требовала стратегия максимального расширения зоны совместных исследований. Источники противоречат друг другу относительно количества кораблей во флотилии Охеды, но их было по меньшей мере два или даже четыре, поэтому флот в принципе вполне мог разделиться. Но такой вывод порождает новые вопросы. Если Веспуччи отделился от главной экспедиции, то кто был с ним? Просто невероятно, чтобы он мог единолично командовать кораблем на этой стадии своей карьеры. Если флотилия разделилась и были сделаны важные открытия помимо тех, что приписывают Охеде, почему никто, кроме Веспуччи, их ни разу не упомянул? И почему его «экскурсия» не отмечена в официальных отчетах?
На эти вопросы можно отвечать по-разному. Вместе с Охедой плыли несколько моряков, обладавших достаточным опытом для командования судном, и хотя люди, имена которых нам известны, оставались с ним, флотилия располагала, по его собственным словам, и «другими пилотами». Один из этих безымянных пилотов мог взять под свою команду группу кораблей или один корабль, на котором находился Веспуччи. Последний, очевидно, вторгся в пределы, приписанные Португалии по Тордесильясскому договору [132], так что имелись причины не афишировать подобные инициативы… только не у Веспуччи, ибо его честолюбие невозможно было умерить – и стоит иметь в виду, что по возвращении он поступил на португальскую службу.
Теперь возникает следующий вопрос: как далеко он продвинулся вдоль атлантического побережья Южной Америки? Ответить на него невозможно, но следует сохранять объективность. Уклончивость Веспуччи не означает, что его путешествие ничего не добавило к предыдущим знаниям о побережье. Хотя записанные им открытия не появляются в других современных ему и дошедших до нас источниках, они, похоже, повлияли на картографов. Это не слишком надежное доказательство, поскольку географические карты подобны Библии: последователи разных доктрин всегда найдут в них нужные им подтверждения. Документы такого рода настолько уязвимы перед последующими улучшениями и подделками, что ни один историк не должен на них полагаться, если нет свидетельств из других источников [133]. Как бы то ни было, карты того времени показывают, что в первые десять лет 16-го столетия исследованию во всех направлениях подверглась гораздо более обширная часть побережья Нового Света, чем это следует из официальных отчетов. И Веспуччи по результатам этого или следующего путешествий, а может быть и обоих, мог внести свой независимый вклад в собранный массив знаний.
Но в таком случае положение становится еще более двусмысленным: отбросить всё, представленное в отчетах Веспуччи, как плоды его фантазии, или согласиться с тем, что он принимал участие в плавании на корабле, отделившемся от флагмана? Хотя воображение у Веспуччи было незаурядным, его утверждение, что он в 1499 году пересек экватор, звучит убедительно. Флорентиец сообщает об этом из Лиссабона в письме домой, посланном в 1504 году [134]. В большинстве своем комментаторы 16-го века соглашались с тем, что Америго достиг «Земли истинного Креста» – название, которое Педру Алвариш Кабрал дал Бразилии, когда высадился там на берег – здорово к югу от экватора в мае 1500 года. Имеющиеся на текущий момент свидетельства заставляют нас предположить, что флотилия Охеды разделилась по достижении побережья Нового Света. Путешественники сошли на берег, вероятно, неподалеку от мыса Оранж. Группа Охеды проследовала дальше на северо-запад, вдоль берегов, уже виденных Колумбом, по направлению к острову Маргарита в надежде достичь побережья, где по слухам имелся жемчуг. Отряд, с которым отправился Веспуччи, повернул на юг и пересек экватор, но нет сведений, насколько далеко они продвинулись к югу.
Где в мире …?
Хотя записи Веспуччи не содержат достоверных сведений о границах его путешествий, они дают нам четкое понимание той картины мира, что сложилась у него в голове. В какой точке Земли, по его мнению, он находился, добравшись до места, которое вскоре будет названо Америкой? В своем июльском письме 1500 года Америго в общих чертах рассказал, каким ему виделось путешествие. Подобно Колумбу, он направлялся, как ему представлялось, в Азию. «Мое намерение было обогнуть оконечность, названную Птолемеем Мысом Каттигара, который граничил с Великим Заливом и располагался, по моему мнению, недалеко от того места, где находились мы согласно исчисленным градусам долготы и широты» [135].
Если отрешиться от ни на чем не основанного, но уже не удивительного (для читателя) самомнения, наиболее примечательной характеристикой этого пассажа является его зависимость от взглядов на мир, сформулированных Колумбом. Ибо Мыс Каттигара на мысленной карте мира Колумба лежал на восточном краю самого дальнего рукава Индийского океана, или «Великого Залива», как картографы называли его в то время. Согласно Веспуччи, новые географические сведения, полученные во время плавания Охеды, подтверждали открытия Колумба. Расчеты Америго – гипотетические – долготы открытых им земель несут на себе, как мы увидим (стр. 115), печать картины мира, какой она виделась Колумбу.
Америго также принял гипотезу Колумба о том, что новые земли были частью (или располагались вблизи нее) восточной оконечности Азии: «другого мира, – как назвал его Колумб, – который древние стремились завоевать». Веспуччи не только верил, что он приближается к Индийскому океану, но также настаивал, что новое его путешествие даст ему шанс найти «остров Тапробана, который расположен ниже Индийского и Гангского морей, и затем я намерен вернуться на родину и провести остаток дней в мире и покое» [136].
Под «Гангским морем» Веспуччи подразумевал современный Бенгальский залив. «Тапробана», который, как он выразился, «прямо смотрит на берег Индии», был чем-то вроде навязчивой идеи, не покидавшей Америго на протяжении всей его карьеры исследователя. Так называл Птолемей остров, позднее известный как Цейлон и который сейчас носит имя Шри Ланка. О нем знали древнегреческие торговцы, многие из которых часто отправлялись в Индийский океан в античные времена [137], ибо остров являлся главным мировым поставщиком корицы. Плиний приписывал его обитателям невероятную продолжительность жизни. По средневековому преданию, жители острова Тапробана отличались богатырским здоровьем. На картах, отражавших представления Птолемея, которые флорентийцы изготавливали в больших количествах во времена юности Веспуччи, Тапробана был всегда цветущим, заметным и располагался в центре «композиции». Америго описывал беседу о нем с путешественником, знавшим не понаслышке Шри Ланку и Суматру: «заслуживающий доверия человек по имени Гаспар» – вероятно, один из итальянских торговцев, работавших в Индийском океане, достигая его по многотрудным наземным дорогам вдоль Нила и далее вместе с караванами до Красного моря, или через потенциально опасные районы, где правили турки и персы, до Персидского залива [138]. Гаспар посетил множество островов Индийского океана:
«…и особенно один, называемый Зилан… Он рассказал мне, что это остров, очень богатый драгоценными камнями и жемчугом, и специями всех видов, и лекарственными травами, и другими диковинами, такими, как
