Светлой памяти П. П. Бажова
Горит костер. Взошла луна. Кукушка,
в последний раз отмерив чей-то век,
замолкла до утра. И Огневушка
из пламени возникла…
Человек
очнулся от задумчивости: — Кто ты?
Откуда, Ноготок? Зачем пришла?..
Она молчит. Но свет ее тепла
все глубже входит в сердце…
— Чьи заботы
руководят тобой?..
Она скользит,
как язычок огня. Круги все шире
и взгляд смелей…
О чем в тревожном мире
беспечный этот танец говорит?
Смотри, смотри, как пламя ей покорно!
как, не касаясь выпавшей росы,
она мелькает над землей проворно!..
Вдруг на сосне, как старые часы,
проснулся филин, заскрипел, заохал.
Сырая шишка стрельнула в костре…
А сон был сладок!
Вот теперь по крохам
припоминай! Как о родной сестре,
вздыхай об Огневушке…
Самородок
земного счастья — это жизнь сама…
Огонь потух. Река бортами лодок
скрипит во сне…
Не требуй от ума
поспешного отчета.
Огневушка
растаяла, но свет ее тепла
все глубже входит в сердце.
По верхушкам
берез
заря ладонью провела.
Февраль трещал по швам. По целым дням
бежало с крыш, сияло что есть мочи,
как будто солнце по дороге в Сочи
ошиблось курсом и попало к нам.
О дождь февральский! Смуглые стволы
ввысь вознесли сверкающие ветви,
приветствуя кончину зимних бедствий…
И, пробудясь от зимней кабалы,
звала ты поскорей Весну встречать,
спешить нежданной радости навстречу,
чтоб нас приветил солнечной картечью
день, возмечтавший время перегнать.
Вдруг солнце завтра выбьется из сил!
Скорей туда, где снег идет на убыль!
Где свет в стекле витринном повторил
твои, как дождь, сверкающие губы.
После вьюги выходишь из дома
и, зажмурив от солнца глаза,
столбенеешь… О как незнакомо
светит новых небес бирюза!
От бетонной полоски вокзала
электричка уносит тебя
в те леса, где метель бушевала,
в трубы страсти угрюмой трубя.
На каком-то случайном перроне
ты выходишь — и вал тишины
вмиг тебя накрывает, и тонет
опыт ночи в плену белизны.
Как чисты колокольцы мороза!
Это снег или птица поет?..
И в ответ голубая береза
снежным смехом тебя обдает…
Ни уголька на месте
Становья Ермака,
А был он тут, известно,
Хоть минули века.
В шеломе и кольчуге,
Держа булатный меч,
Он слушал свист пичуги,
Лесов смурную речь.
Из ермаковых далей
Узри-ка наши дни!
Ковши с уральской сталью,
Тагильские огни!
И мог ли он предвидеть,
Что тут, спустя века,
Нам петь, под вечер сидя,
Про гибель Ермака.
Нам все с руки, как говорится.
Творим и стужу, и огонь…
Стремителен железный конь.
Заоблачна стальная птица.
Земною былью стала небыль.
И кажется, что в дальний век
Все сотворил — и землю с небом
И человека — человек.
Рос за речкой
березовый лес.
Назывался Петрушин березник.
Долго рос,
да в военные годы исчез.
В том и я виноват,
несознательный грешник.
Был березник.
Забыли без слез.
Поразъехались.
Умерли.
Выросли дети…
Убери у природы
десяток берез,
и никто не заметит.
Сколько в жизни сбылось «пустяков»,
сколько разных вопросов
оставила жизнь без ответа?!
Убери у Рубцова
с десяток высоких стихов
и… не будет большого поэта.
Подари январю
пару солнечных дней,
пару солнечных слов
в трудный час — человеку.
Будет воздух родней,
будет сердцу видней,
только что это целому веку?
Были сказки у детства.
Как время летит!
То, что снилось тогда,
никогда не воскреснет.
Только в детстве моем
все шумит и шумит,
а о чем, не пойму,
тот Петрушин березник.
Был жених веселым.
Был закат бордовым.
И была не тесной
тихая скамья.
Небо было синим.
Месяц был медовым
и была счастливой
песня соловья.
Наступило утро.
Петухи пропели.
И туман спустился
медленно к реке.
И звезда погасла
в свадебной купели,
и кольцо померкло
на ее руке.
Ни к чему упреки,
ни к чему вопросы.
Под окном девичьим
липа отцвела.
Расплела невеста
золотые косы,
да как видно слишком
рано расплела.
Над туманным садом
снег летит. Не тает.
И стены белее
девичье лицо.
Поседела за ночь
липа золотая,
замела пороша
красное крыльцо.
Валерий Кузнецов
СТИХОТВОРЕНИЕ
Жизнь выбилась из колеи домашней
На колею стальных дорог,
Чтоб дня грядущего
вчерашний
Загородить уже не мог.
И сквозняки степей и кущи,
И очертанья близких мест
Слились в один быстротекущий,
Один нечаянный разъезд.
Но что бы там ни намелькало
Огнями дальних городов,
Она со мной, полынь Урала —
Трава скитаний и трудов.
На обожженных склонах лета
Родных небес впитала синь;
Она бледнеет до рассвета
И поит свежестью, полынь.
Она горчит извечно новой
В чертах изученных лица
Приметой родины суровой,
Невыразимой до конца.
