Я пошел к Виноградову. Он лежал в тени рейфуги, укрытый молюскинкой и самолетным чехлом. Тело его лихорадочно тряслось, а лицо стало бледно-землистым.
- Что с тобой, Толя? - наклонился я к нему.
- Холодно мне, - только и ответил он.
- Врача сюда, скорее!
Прибывший врач установил приступ малярии. Анатолия сразу же увезли в лазарет. "Вот и слетали, - подумал я. - Откуда это у него?"
Когда я пришел к командиру эскадрильи доложить о болезни Виноградова, тот уже поставил летному составу боевую задачу. Предстояло разыскать и уничтожить в Финском заливе отряд боевых кораблей противника. Штурманы рассчитывали прицельные данные на бомбометание, прокладывали, на карте маршрут.
- Учитывая ясную погоду, можно ожидать встречи с истребителями, предупредил Раков. - Нужно подготовиться как следует. Полет опасный.
- Что тут опасного? - вырвалось у Смирнова.
Услышав его реплику, Губанов поморщился. Он вообще не мог терпеть такого мальчишеского отношения к делу, а к боевым вылетам в особенности. И руководили им не боязнь и опасения, а трезвость в оценке обстановки, строгий учет всех мелочей, от которых зависел успех выполнения боевой задачи. Эту черту характера летчик Пасынков особенно ценил в своем штурмане.
А у меня в этот раз было какое-то безразличное, даже тоскливое настроение. Из-за болезни штурмана я вынужден был отсиживаться на земле.
Ко мне подошел Бородавка.
- Возьми меня вместо Виноградова, - улыбаясь, шепнул он.
Бывший штурман майор Бородавка был адъютантом эскадрильи и ни в какой экипаж не входил. Я знал, что он любил летное дело и стремился использовать каждую возможность слетать на боевое задание.
- С удовольствием, товарищ майор, - согласился я, но тут же подумал: "А как же командовать им в полете, если он старше меня по должности и званию?"
- Ты, Андрюха, не стесняйся, - сказал майор, поняв мое замешательство. - В воздухе я буду обыкновенным рядовым штурманом. Командуй, как положено.
- Договорились, - согласился я и успокоился.
И вот мы уже в полете. Далеко позади остались родные берега. Пикировщики шли на запад с набором высоты. Сверху Финский залив казался тихим и гладким. Но мы-то знаем, что осенью он не бывает спокойным. Да и сейчас, если внимательно всмотреться, можно увидеть пенистые гребешки огромных волн.
Вода... Вода... В случае вынужденной посадки ее не минуешь. Можно, правда, воспользоваться спасательным самонадувным жилетом, который на мне, под лямками парашюта. Но сколько продержишься в ледяной воде без защитной одежды? Врач говорил, что при десяти градусах можно прожить полчаса, а при пяти - пятнадцать минут. А потом?
Группа, состоявшая из трех звеньев, шла в плотном строю клина. "Яки" парами держались сзади с превышением, образуя полукольцо непосредственного прикрытия, а четверка Ла-5 выдвинулась несколько вперед и выше, составляя ударную группу.
С самого начала полет протекал при полном радиомолчании экипажей. И вдруг тишину в эфире нарушил голос флагманского стрелка-радиста:
- Сзади внизу чужие истребители!
Две пары "яков" поменялись флангами, просматривая заднюю полусферу.
- Степанов, видишь гадов? - спросил я у стрелка-радиста.
- Вижу. Их шесть. Целятся на звено Пасынкова, - ответил он.
- Что за самолеты?
- Не определил, какие-то новые.
"Яки" пошли на перерез вражеским истребителям. Завязался бой. Пара самолетов противника все же прорвалась к замыкающему звену "пешек", но атака их была безуспешной. На брюхе вражеских истребителей мы увидели финские опознавательные знаки.
- Да это же "фиаты"! - воскликнул Бородавка, словно обрадовался встрече с врагом.
"Который раз "фиаты" встречают нас в одном и том же месте!" - подумал я. Да, это так. Но и обойти этот район нам никак нельзя: справа и слева берега с вражескими аэродромами. "Фиаты" действуют здесь на предельном радиусе и больше одной-двух атак не делают. Сейчас, потерпев первую неудачу, они тоже больше не приближались к нам.
Мы вышли в заданный район. Раков развернулся и повел группу к югу. Начался поиск противника. Бородавка прильнул к бортовому стеклу кабины и зорко всматривался в темную гладь залива.
- Впереди корабли! - сообщил он.
Действительно, прямо по курсу на нас шел отряд боевых кораблей. "Острый глаз, - подумал я о Бородавке. - Не утратил еще штурманских навыков".
С самолета корабли видны гораздо дальше, чем с кораблей самолеты, поэтому мы не опасались, что противник тоже обнаружил нас.
- Как будем бомбить? С ходу или с разворотом? - спросил штурман.
- Как решит ведущий, - ответил я. - Видите бурун за кормой? Значит, корабли идут прямо на нас. С ходу не выгодно.
Раков сделал небольшой отворот и вывел группу на боевой курс под углом сорок пять градусов к направлению движения цели.
- Как, Давид Данилович, потопим фрицев?
- Постараемся, - ответил Бородавка. - Только выдержи курс и скорость, остальное за мной.
Начали стрелять зенитки. Снаряды рвались выше и сзади нас. Раков выбрал для атаки головной корабль. Косенко, в звене которого шел я, подвернул на сторожевик. Оставалось секунд двадцать до пикирования, как самолеты застыли на боевом курсе. Это самый ответственный момент: штурман загоняет цель в перекрестье прицела. Будем пикировать парами. Посмотрел направо - ведомый рядом. Летит, как по ниточке. Прозвучала команда штурмана - и мы в пике.
Я отлично видел этот корабль, так же, как и вчера с Виноградовым. Но тогда я поспешил и нажал кнопку раньше времени. Бомбы понеслись вниз четыре огненных снопа вспыхнули на воде и исчезли, рассыпавшись искрами. Мимо! Корабль остался целехоньким. Я чуть не плакал от досады.
На этот раз я не торопился. Мне очень хотелось вместе с адъютантом эскадрильи потопить сторожевик. Изо всех сил старался прицелиться получше. Ставили же мне пятерки по бомбометанию! Вражеский сторожевик, описывая дугу, пытался лечь в циркуляцию и уклониться от бомб, но я взял нужное упреждение и нажал кнопку. Бомбы с нарастающей скоростью пошли к воде. Я потянул штурвал, помогая самолету выйти из пике. Меня крепче и крепче вдавливало в сиденье. Еще туже поджал живот. Сильно натянулась на лице кожа. Ощущение знакомое, но все равно неприятное. Перед глазами начали медленно кружиться циферблаты приборов. На какой-то момент я вдруг перестал физически чувствовать перегрузку. При таком "облегчении" мысль работала вяло, неохотно. Видимо, это для меня предел, и я чуть отпустил штурвал от себя. Завертевшиеся было циферблаты на приборной доске снова замерли на своих местах. Рядом из пике выходили другие самолеты.
А внизу столбы воды и дыма от десятков разорвавшихся бомб окутали два корабля.
