Германия и во время войны не забывает о торговле. Берлинская электрическая компания «Санита» с Фридрихштрассе, 131, пишет женевской фирме «Феликс Бадель»:
«Наша модель раздвижного костыля – модель военная и представляет предмет первой необходимости, и мы Позволим себе рекомендовать его вам как предмет для ежедневного пользования. Мы хотим поэтому привлечь все ваше внимание к вопросу экспорта этих костылей за границу; у вас, без сомнения, имеется возможность вести дела с Францией и Россией и сбывать туда наши раздвижные костыли, которые скоро станут очень выгодным товаром».
Списки убитых лионцев все увеличиваются. 11 ноября – 22 извещения об убитых и пропавших без вести. Убит мой бывший ученик Шарле, преподаватель в Пюи. 14 ноября – еще 30 имен. 19-го – 24 имени.
Снабжение города доставляет мне теперь много забот. Не хватает угля; многочисленные предприятия, прежде снабжавшиеся из-за границы, вынуждены теперь обращаться в департамент Луары. Мелкий уголь (штыб) продается еще по обычной цене 4 франка 75 сантимов за 100 кг; но подвоз по рекам с севера и из Германии прекратился, а он составлял ежегодно около 500 тысяч тонн – приблизительно 200 судов по 250 тонн каждое, – не считая угля из Бланзи[24], доставка которого также прекратилась. Лиону нужно около 20 тысяч тонн угля в месяц для отопления домов. Департамент Луары может дать нам 10 тысяч тонн ежемесячно; следовательно, нам придется покупать английский уголь. Бензола не хватает; мы его заказываем в Америке. Технического спирта больше почти нет; зерна не хватает. Цены торговой палаты Марселя слишком высокие. Мука обходится 54 франка за 125 кг, если считать, что цена зерна составляет 29 франков 50 сантимов. Установлена цена хлеба в 45 сантимов. Растет число мобилизованных пекарей.
Вот и первый снег. Я делаю все что могу для несчастных беженцев из Реймса, которых так много в нашем городе. Организую первую школу переобучения для раненых.
Визит Далимье, товарища министра изящных искусств, которого сопровождает Робер де Флер. Он приехал просить моего содействия в организации выставки в Сан-Франциско – президент Вильсон выразил пожелание, чтобы Франция была на ней представлена; там будет показано то состояние, в котором находятся сейчас Реймс, Аррас и Суассон. По его словам, Франция к сегодняшнему дню потеряла 150 тысяч убитыми и 500 тысяч человек, выбывших из строя; наш наличный состав, включая тыловые службы, насчитывает будто бы 2500 тысяч человек. Он подозревал, что г-н Титтони, итальянский посол, ненавидит нашу страну. Он долго рассказывал мне о Жоффре; перед мобилизацией он пришел в совет министров изложить свой план с таким видом, как будто речь шла о плане поездки. Президент республики и г-н Мильеран приехали в ставку повидаться с ним: «Извините меня, – сказал он им, – я сейчас занят». А вот солдатские словечки. Дорожный патруль заявил Флеру: «Пока у вас зеленая карточка, вы не проедете». Офицер резерва, увидев Далимье в автомобиле, которым управлял Флер, приветствовал его: «Вы, несомненно, г-н Кайаве»[25]. Какой-то старый солдат рассуждает: «Как жаль, что у нас не было семидесятипятимиллиметровок в семидесятом году! Они на пять лет запоздали». В час завтрака какой-то гаврош следит глазами за «Таубе»[26]: «Швыряй-ка свою бомбу, чтоб мы могли пойти закусить».
Далимье рассказал мне также о спешном отъезде в Бордо министров, которых предупредили в 7 часов, а в 11 часов они должны были уже выехать с Отейского вокзала. Он увез с собой в маленькой сумке королевские брильянты. Один из хранителей Лувра забеспокоился, увидев, как снимают картины: «Если придут немцы и увидят пустые стены, они расстреляют меня!» – «Вы правы, но вас я могу заменить, а картины Рембрандта нет». Фадей Натансон, бывший директор «Ревю Бланш», ныне лейтенант артиллерии, привел мне слова, на этот раз трогательные. Солдат получил наконец письмо от своей семьи. «Читай вслух, – говорит ему товарищ, – всем будет хорошо послушать». В Лилле один инженер, родом из Лиможа, увидал, как на его завод зашел немецкий офицер. «Вы говорите по-французски?» – спрашивает он его со своим провинциальным акцентом. – «Лучше вас, сударь», – отвечает непрошеный гость.
В субботу, 28 ноября, завтрак с военным министром, находящимся в Лионе проездом. Он возвращается из Танна, где испытал сильнейшее в жизни волнение, наблюдая, как солдаты территориальных войск обучали маленьких детей эльзасцев: это дополнение к рассказу Доде. Он сообщил мне, что в настоящее время у нас на фронте приблизительно 1500 тысяч человек. У англичан – 150 тысяч. Китченер[27] обещал к маю 700 тысяч. «Наши союзники великолепно ведут себя на фронте, но тянут с отправкой на фронт и отдыхают, когда им заблагорассудится; отсюда некоторые трения». Министр горячо одобрил мою идею создать школу для переобучения раненых.
Начала налаживаться пропаганда. После моих статей я стал получать множество советов. Из Швейцарии и Швеции мне присылают ценнейшие сведения. Французский институт во Флоренции проводит свою работу в кругах интеллигенции и открыл филиал в Милане; франко-итальянская лига предоставила себя в наше распоряжение. В Испании положение сложнее: вице-консул этой страны в Марселе, прибывший сюда с поручением, рассказал мне о состоянии общественного мнения. 1) Карлисты, ненавидя наши идеалы, относятся к Фанции враждебно, хотя дон Хаиме служит в русской армии; 2) партия Маура, представленная «ABC»[28], является германофильской; 3) либеральная партия графа Романонеса на стороне Франции (газеты «Геральдо», «Эмпарсиаль», «Корреспонданс д'Эспань»); 4) республиканцы, естественно, симпатизируют нам.
Наши муниципальные организации военного времени: столовые общественного питания, женские трудовые мастерские, бюро по найму – работают нормально. Наши три бесплатных ресторана для кормящих матерей посещает сейчас втрое больше народу. На фронте некоторое затишье, солдаты много пишут; мы посылаем им все, что они просят, даже осветительные ракеты.
Мне довелось прочесть и сохранить драгоценное письмо из Парижа от 26 ноября 1914 года от нашего бывшего губернатора, генерала Галлиени, майору Капрону, помощнику военного интенданта в Ницце. Оно содержит ценнейшие сведения о центральном событии всего первого периода войны – о победе на Марне. Письмо стоит того, чтобы его привести здесь:
«Дорогой господин Капрон, очень рад получить от вас хорошие известия. Я спрашивал себя, где вы были. Что до меня, то я обосновался здесь. Надеюсь, что мы встретимся… в Германии.
Как вы, вероятно, знаете, я принял военное командование Парижем при тяжелых обстоятельствах, поскольку немцы находились всего в нескольких километрах от наших аванпостов. Кроме того, правительство оставило меня один на один с населением, обманутым ложными сообщениями, в то время как нашей армии грозило окружение и она вот-вот могла быть отрезана. К счастью, в это время в мое распоряжение поступила армия Монури, правда, она была в довольно скверном состоянии после девятидневного отступления с боями и потери значительной части наличного состава и снаряжения. Я направил ее на наш северный фронт и за два дня восстановил ее боеспособность с помощью офицеров, солдат, снаряжения и боеприпасов, которыми мы располагали. Покончив с этим, я, чтобы отразить опасность, угрожавшую нашей армии, все еще продолжавшей отступать, направил ее на Урк, против правого фланга немцев, а сам поехал в Мелён торговаться с англичанами, чтобы побудить их прекратить отход и перейти в наступление. Враг, не ожидавший этого наступления с фланга, начал было проявлять признаки некоторого недоумения, затем решился послать против нас один за другим пять своих корпусов со всей их тяжелой артиллерией. В то же время, использовав быстроходные транспортные средства, которыми меня снабдил Париж, – автобусы, такси и грузовики, – я отправил на север, к Виллер-Котре, на коммуникации немцев, прибывшие ко мне с юга подкрепления: одну алжирскую дивизию и одну дивизию 4-го корпуса. Короче говоря, враг, которому в свою очередь угрожали с фланга и с тыла, вынужден был дать нам сражение на Марне, где мы, как и он, понесли большие потери, но в конце концов он освободил левый фланг нашей армии и откатился до Эны. Я считаю поэтому, что моя парижская армия существенно помогла спасти не только Париж, но и всю страну. Я хотел бы теперь принять какое-нибудь командование на фронте, но, оказывается, парижане уверовали в меня. Несмотря на переживаемые времена, они ведут себя паиньками и хотят сохранить меня еще на некоторое время… Галлиени».
