Ах, бля, Кэрол, эти не очень хороши. сижу тут пьяный + дождь идет. уже несколько дней, и эти не очень хороши.
«Края» считай наверняка плохие строки:
«Мягкое пожатие руки»
«Слабые откоряки»
«Мстящий нож»
Какого хуя, Кэрол? Что за хуйню ты мне даешь?
И без обратного конверта?
«Края» из них все равно лучшее.
Но твоя последняя строка ужасна. Французско-литературный романтизм XIX века. Что за хуйня. Сама же знаешь.
Я намерен выпускать хороший журнал. А это иногда означает быть жестоким, а быть жестоким иногда означает быть правым.
Томас подружился с Буковски, приняв два его стихотворения к публикации в «Записках из подполья»-2, где он был приглашенным редактором в 1966 г.
[Херолду Норзе]26 февраля 1969 г.
[…] Почтенный Почтенный Джон Томас, благовоспитанный и благоначитанный, уж больно хорошо начитанный, говорит мне потом торжественно: «ты скучный становишься, когда пьяный, Буковски». ему всегда непременно нужно звать меня Буковски, как будто мы перед публикой, и необх., чтобы нас опознавали. у Дж. Т. полна голова слов и замыслов, очень хорошо организованных, но благодушных, благодушное искусство, крепкое и организованное, но благодушное, конежопый пулемет установлен на сияющий треножник и палит своими драгоценными пулями. что до Паунда, Олсона, Крили – все тот же сухой песок, однако я слушал мужика, поскольку он может быть юморным в эдаком злобном смысле. когда навеселе, я говорю ему, что Жизнь поистине кошмарна, люди, устройство, смертное окончанье, вся эта лабуда, а он отвечает: «ты никогда никакой контракт не подписывал, Буковски, где говорится, что Жизнь обязана быть прекрасна». а потом откидывается и губы немного облизывает, он на жизнь языком зарабатывает, и губами, и хуем, прекраснейшая женщина содержит его, пока он валандается в бороде своей мощной и с мощной жопой, и в синих джинсах. таким следует восхищаться и, в смысле помельче, презирать. Я ему сказал, что считаю тебя величайшим из живущих поэтов, а он потом эдак фыркает (думаю, на самом деле хочет, чтоб я ему сказал, что это он) и встает, и читает мне какое-то довольно жуткое барахло Крили или Олсона, а я просто сижу и слушаю и никак на это не отвечаю, но само письмо там настолько плоское и математичное, и автоматичное, и натужное, что старик Чернобрад просто наконец вздыхает, сам идет садится себе в кресло и пялится на меня. приятно знать такого вот Томаса, и пусть он палит в тебя из всех орудий. я думаю медленно и готов слушать его фигню, а потом в конце скажу: «одну минуточку». и после этого уже я скажу что-нибудь. парируя, не защищаясь, а просто потому, что устал. и он скажет: «о, Ожениус Ормегус сказал это в 200-м до Р. Х. своим ученикам на шатровой площадке внешней Афинии перед Циклопической войной». но, по крайней мере, в Томасе есть перец. преподы английского лишь приходят сюда и лижут мне яйца, и все они одинаковы, высокие, мягкие, долговязые говнюки, стараются писать ЖЕСТКАЧ ПРО ЖИЗНЬ. боже. 3 месяца в году писать ужасные романы, поднять меня с постели и показывать мне свою поэзию – жесткач крутых парней – и делить 6-рик, и пялиться на меня, и не понимать, чего я такой жирный и усталый, и чахлый, и истасканный, и больной, и злой, и тупой, и безразличный. или же, у тебя другие типы, богатые снобы с домом на побережье в Калиф., а другим в Луизиане и говорят: «от домов человек беднеет, они истощают его ресурсы», а потом пишут современные романы, взятые из твоих писем, и письма твои не возвращают, когда их просишь, потому что они помогут тебе остаться в живых. ты лишь платишь за жилье. тебе повезло. если только тебе на жилье хватает, что́ эти мудаки РАССКАЗЫВАЮТ своим студентам на ЗАНЯТИЯХ ПО АНГЛИЙСКОМУ-I или II? должно быть, свято тошнотворно… эти мальчики с докторскими степенями, которые никогда не пропускали трапезы и не падали на пол пьяные, и не включали газ, без славени или пламени на 3 часа… что́ они этим деткам рассказывают???? что они МОГУТ им рассказать? ничего. поэтому, стало быть, все выглядят КЛЕВЫМИ ЧОТКИМИ И ПРЕМУДРЫМИ, и это фасад и рыбная вонь растраченных столетий. […]
Я никогда не устаю тебе рассказывать, как хорошо ты пишешь, и ты уже должен к этому привыкнуть. Я не выношу все все почти все письмо. si, теперь так очень приятно говорить кому-то, как хорошо они умеют. В русском Досе это имелось. В Тургеневе больше, нежели в Чехове. хотя обоих слишком уж с говном мешали за стилистику. У Хема был стиль годный, но мог кровь в него вливать лишь в первой половине работы. ты один заточенный и выкованный реалист чистого Норзе-стиля. Я знаю, почему У. К. Уильямс тебя кусал. у тебя на морде нет намордника, что был на нем. у него случилось 3 или 4 добряка. ты же просто последовательно великолепен и бессмертен. когда б я тебя ни читал, у меня самого письмо улучшается – ты меня учишь, как пробегать сквозь ледники и бросать закоченевших блядей. я это не очень хорошо выражаю, но ты понимаешь, о чем я. черт бы тебя побрал, Норзе, я только что сжег весь поднос жареной картошки, пока ПИСАЛ о тебе! а весь день не ел, неэль, иийии, вот уже ДВА дня, и какой-то пьянчуга снаружи колотит в перевернутый мусорный бак, и мы все скоро окажемся в тюрьме, вскоре мы все будем… маленькие ломтики моченой свеклы, под этикеткой в банке… о господи, что за срань, о боже, что за капкань… но я ж не подписывал КОНТРАКТ, правда? и что за «контракт» –
: их язык
Пикассо не напечатала стихи Буковски у себя в журнале.
[Паломе Пикассо]Конец 1969 г.
спасибо за личное письмо. Я все равно собирался что-то отправить, но просто не хотел навязывать вам какую-то мочу. [Синклер] Бейле рассказывал мне о вашем проекте, и я считаю 3 его стихотворения, которые напечатал у себя в маленькой портянке «Смейтесь литературно», лучшими по манере письма, по форме, по юмору, жизни и потоку из всех, что я видел за многие годы. стало быть, вы знаете про Синклера, но у меня свои беды. Я один из немногих, кто не считает Берроуза каким-то там ходячим богом. Я считаю, что его нарезки и аранжировки пленок – просто заскучавшая в гетто оборотная сторона благонадежного и солидного человека. ко. счетная машина сложила его с $$$. это очень просто, но не давайте мне быть сукой. я вовсе нет. дело лишь в том, что я говорю то, что говорю, и всегда так поступал. я пускаю свой лишайный ум вольно катиться. Давным-давно в переулках Нью-Орлеана, питаясь одними шоколадными батончиками по никелю, я решил всегда пускать ум свой кататься вольно. это не значит быть «психом». а может, и значит. так или иначе, пока я тут колочу в 2 часа ночи, сидя между 2 драных настольных ламп на пишмашиночном столике, который мне подарили покойные родители на день рожденья, и печатаю на печатке, подаренной мне просто так, меж тем слушая скверную фортепианную музыку по радио за 19 долларов из «Экономного аптечного», я разговариваю, снова вечером уйдя с работы, чтобы прийти сюда и попробовать вынуть 3 или 4 плохие строчки из приложенных стихов, а к этому времени уже выпил одиннадцать (бутылок пива) хаха – на чем я остановился?
