видно, еще не понимая всей опасности происходящего, напевала про синий платочек. Ее отца, мать и старшую сестру гитлеровцы держали в другой камере.
Увидела Нина и россонского бургомистра. Немцы упрятали его в тюрьму по подозрению в связях с партизанами. В камере было еще несколько человек. Многие от побоев распухли, не могли ни сесть, ни лечь. Одни стояли, прислонившись к стенам, другие, глухо постанывая, с трудом переставляя ноги, ходили по камере. Аресту подверглись родные, самые близкие партизан и подпольщиков. Расчет врага был прост — добиться у них сведений о сыновьях и братьях, а затем рассчитаться со всеми…
Нину Шалаеву били жестоко и безжалостно, стараясь как можно больше причинить ей боли. Ее пинали мощными кулаками в живот, грудь, били жгутом по голове и шее, ударяли о стену. Потом еще живую опять затолкнули в тюремную камеру. После Нины на допрос снова вызвали Дарью Петровну.
Обратимся опять к вышеуказанной книге:
— Итак, продолжим… Где ваш сын? — начал допрос следователь.
— Не знаю,— тихо ответила Дарья Петровна.
— Мы вам не верим… Нам известно — ваш сын руководитель подпольной организации, а теперь командир партизанского отряда. Он был ранен и лечился у вас, а вы не донесли немецким властям, совершили преступление. За одно это вас можно повесить. Хотите жить — отвечайте! Где он теперь? В каком месте находится отряд?
— Я в самом деле не знаю, где он,— спокойно ответила Дарья Петровна и твердо посмотрела следователю в глаза.
— Послушайте, Машерова! Кто вам поверит, что вы не поддерживаете с сыном связь? Это смешно! Хотя… — следователя вдруг осенила неожиданная мысль.— Я верю вам. Теперь верю. Вы, возможно, не знаете, где ваш сын. Поэтому мы выпустим вас. Подлечим и выпустим.
Дарья Петровна внимательно посмотрела следователю в глаза. Какой мерзавец! С ее помощью пытается заманить сына в западню! Выпустят ее с расчетом, что сын придет навестить или вывести из гарнизона. И тут его поймают.
— Не выйдет,— ответила Дарья Петровна.— Моими руками хотите арестовать сына? Не выйдет! Одно скажу вам: дорого заплатите за все наши мучения. Народ не простит ваших зверств. А теперь можете делать, что хотите… Больше ничего от меня не добьетесь!
Лицо следователя налилось кровью и он кивнул часовым, стоявшим наготове… Через некоторое время Дарью Петровну втолкнули в камеру. Женщины подхватили ее, повели к нарам.
— Не надо! — тихо попросила Дарья Петровна.— Все равно лечь не смогу…
Она подняла свою изодранную в клочья кофту. А под ней на спине — сплошное кровавое месиво.
— Ой, Дарья Петровна, голубушка! Как вас разделали! — горестно всплеснув руками, запричитала Прасковья Яковлевна Дерюжина.— За что же мученья такие?
— Ты знаешь, за что. За то, что мы люди, советские! — твердо произнесла Дарья Петровна.
Зверски избитая, измученная, но так и не сломленная духом, стояла она у нар, поддерживаемая окружившими ее женщинами…
И вот забрезжил рассвет осеннего дня. Было девятое сентября 1942 года. С грохотом распахнулась входная дверь. На пороге камеры стояли солдаты с металлическими бляхами на груди, подвешенными на цепочках,— полевая жандармерия. Видимо, расстрел заключенных доверять полицаям оккупанты не решились, прислали своих.
— Машерова! — резко выкрикнул немец, вошедший в камеру.
Дарью Петровну уводили первой.
— Ну, все!
Дарья Петровна поднялась с нар, стала искать тапочки.
— Шнеллер, шнеллер! — торопил конвоир.
Дарья Петровна распрямилась, обвела взглядом камеру.
— Прощайте! — обратилась она к женщинам.— Если кто останется жив, расскажите, как нас тут мучили. Но мы никого не выдали, никому ничего не сказали! Передайте, что умерли мы людьми!
Затем вызвали Дерюжину, Масальскую, Глашу Езутову, из соседней камеры вывели ее отца, мать и старшую сестру, жену Петровского Фрузу, сестру Левы Волковича… Их повели на берег озера. Здесь, в сотне метров от тюрьмы, несколько заключенных рыли могилу. Она была маленькой, и на дне ее блестела коричневая торфяная вода. Всем связали руки ржавой проволокой… Приговоренные к смерти держались мужественно. Перед оккупантами никто не унижался, не молил о пощаде. Лишь у нескольких женщин по щекам катились слезы. Загрохотали выстрелы. Оккупанты расправились с людьми, вся «вина» которых заключалась только в том, что их сыновья, мужья, братья, близкие поднялись на борьбу, не смирились с судьбой, уготованной им фашистами…
На другой день Шалаеву отправили в Полоцкую тюрьму. Пройдя многие испытания, она чудом вырвалась из фашистских застенков. В октябре Нина уже была в щорсовском отряде. Она и поведала Петру Мироновичу о последних днях и часах его матери.
Машеров, чувствуя приближающуюся беду, посылал накануне ареста матери в Россоны Ольгу Ефимовну Похоменко и Таисию Антоновну Хомченовскую, чтобы они уговорили Дарью Петровну уйти в лес. Но из этой затеи ничего не получилось. Дарья Петровна, поблагодарив женщин о заботе, отказалась последовать их совету.
— Обязательно приду! — пообещала она.— Только кое-что сделать надо. Поймите, надо…
Ее оккупанты раньше арестовывали, когда Петр Машеров ушел в лес. Но тогда как-то удалось убедить немцев, что отлучка сына временная. Он, мол, ушел в Ушачи с соответствующими документами властей. Эту акцию успешно решил работавший в комендатуре переводчик, связанный с подпольщиками. Второй арест закончился трагично. Петр Миронович очень тяжело переносил эту утрату. Он был нежным, заботливым сыном и очень хорошо знал, сколько на долю матери выпало страданий. «Наверно, столько не может выдержать человеческое сердце,— вспоминал позже Петр Миронович,— но ее билось, потому что в лад с ним бились сердца детей — мое, брата Павла, сестер Дарьи и Надежды. Она хотела жить ради нас». Дарья Петровна сделала для детей, для Родины все, что могла.
КОМАНДИР ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА
I
Та первая майская ночь сорок второго года выдалась на редкость теплой. Южный ветер нежно шевелил молодые листья деревьев. Сидевших в засаде партизан клонило ко сну. Вот уже несколько часов они торчали здесь, но на шоссе не показывалось ни одного фашиста. Лишь бородатый крестьянин, мурлыча что-то себе под нос, прошел с тяжелым узлом на спине. По всей видимости, он нес зерно или муку. Уже солнце поднялось высоко, а на дороге по-прежнему было пустынно. Вдруг неожиданно застрочил пулеметчик Пузиков. Он, разморенный теплом, чуть-чуть вздремнул, когда до его слуха стал доходить шум мотора. Это шел пустой грузовик. Пулеметчик открыл глаза и, не поняв что к чему, нажал на спусковой крючок своего пулемета. Засада была демаскирована, нужно было уходить.
— Товарищи, снимаемся! — послышался короткий приказ Машерова, который расстроился оплошностью Пузикова. Он,
