Послеобеденное время я провел в помещении американской охраны суда и допросам не подвергался. В 17 часов меня без каких-либо объяснений снова препроводили в мою камеру.
На следующий день в 11 часов утра меня проводили в зал Трибунала, и после принесения присяги я должен был дать показания. От меня хотели узнать очень многое и были весьма удивлены, что я действительно очень много знал. Во время перекрестного допроса американский обвинитель между прочим заявил мне:
— Просто смешно, что именно вы были повсюду, именно вы.
Лично я не видел в этом ничего смешного. Почти все мои товарищи, пережившие вместе со мной смерть Адольфа Гитлера и его жены, смерть Геббельсов, Бормана и доктора Наумана, были убиты или попали в плен к русским.
Для меня — человека, занимавшего при фюрере и рейхсканцлере пост, требующий особого доверия, — было очень горько подвергаться перекрестному допросу, касавшемуся моего, теперь уже мертвого, шефа.
Мне нечего было скрывать.
Все, что я — молодой человек, выходец из средней городской семьи, не имеющий высшего образования, — когда-либо делал в своей жизни, я делал из честных побуждений. Все эти люди, против которых теперь выдвигались такие ужасные обвинения, в отношении меня вели себя порядочно и обращались со мной хорошо.
Я считал бы себя подлецом, если бы отклонился от правды, отвечая на какой-нибудь хитроумно поставленный вопрос во время перекрестного допроса. И то, что до сих пор меня и одного из высших американских офицеров Трибунала на Нюрнбергском процессе связывает взаимное чувство глубокой человеческой симпатии, дает мне, молодому человеку, надежду на будущее.
В те сумасшедшие времена, которые теперь канули в прошлое, никто не знал, что такое добро и что такое зло. Уже во время войны мне в руки попала книга, в предисловии к которой Черчилль писал: «Возможно, Гитлер является величайшим из всех европейцев, которые когда-либо жили».
Нет нужды, чтобы я высказывал свое мнение относительно приговоров, вынесенных Нюрнбергским трибуналом. Фюрер часто говорил мне, что только будущее может вынести приговор прошлому. А мы пока еще переживаем современность.
Около четырех недель провел я в крыле тюрьмы, где содержались свидетели на Нюрнбергском процессе. Мне удалось повидать кое-кого из товарищей, которых я знал в лучшие дни. Один из них — человек, которому я бы раньше никогда ничего не доверил, — вырос в моих глазах и оказался настоящим человеком. Зато другие, которых я раньше уважал, стали тряпками.
У нас не было возможности говорить друг с другом. Однако даже те немногие слова, которыми мы смогли обменяться, научили меня гораздо большему, чем все беседы, которые нам довелось вести между собой на протяжении тринадцати лет.
Мне было очень трудно сохранить в это время веру в человеческую добродетель. Повторюсь еще раз и скажу: я не могу судить о том, что справедливо и что несправедливо. Меня как рядового человека интересовало одно, как проявляют себя в этих условиях люди. Ко всем им без исключения шеф относился только хорошо. Часто — об этом Гитлер говорил, сидя рядом со мной в машине, — он сохранял их на службе вопреки доводам рассудка, так как верил в их порядочность. Не мне судить его, но может статься, что когда-нибудь история выдвинет в качестве самого большого упрека фюреру то, что он был слишком доверчив.
Из Нюрнберга меня доставили в лагерь Лангвассер. Там меня должны были освободить из плена. Но так как оформление освобождения в этом лагере военнопленных на волю уже было окончено, меня переправили в лагерь Регенсбург. Именно там я был переведен на положение интернированного. По дороге из Регенсбурга в Людвигсбург я попал в автомобильную катастрофу, от последствий которой страдаю и по сей день.
В октябре 1947 г. по решению американской военной администрации я был освобожден. Я знаю, что многим немцам выпало на долю пережить неимоверные страдания. Я знаю также, что Адольф Гитлер рассматривается теперь как одна из самых спорных личностей в истории. И только последующие поколения смогут вынести правильное суждение об этом человеке.
Глава «Адольф Гитлер» закончена — в том числе и в книге моей жизни.
Я стараюсь устроить свою гражданскую жизнь и, как многие другие, хочу обо всем забыть. Однако не перевелись еще любители сенсаций и фантазеры, которые хотят смутить душевное спокойствие людей, веривших в Гитлера.
Цель моих заметок — развеять фальшивые легенды. Гитлер никогда не возвратится. Борман мертв. Я сам при этом присутствовал и едва не погиб, когда взорвался танк. Артур Аксман, в честном и прямолинейном характере которого, пожалуй, никто не сомневается, видел позднее отброшенное взрывной волной тело Бормана и лично убедился в том, что он мертв.
Каждый человек вообще рассматривает вещи со своей точки зрения. И я мог написать только о том, что пережил сам и что произвело на меня, молодого человека, сильное впечатление и потому отчетливо врезалось мне в память.
Я не задавался целью написать политическую книгу. Возможно, однако, что эти небольшие личные переживания и наблюдения, сделанные за долгие годы самого тесного общения с Гитлером, помогут яснее представить себе столь извращенный или затуманенный облик людей, которые сыграли такую трагическую роль в судьбе Германии.
Многие читатели могут упрекнуть меня в том, что моя книга содержит и такие главы, которые на первый взгляд не имеют ничего общего с сожжением трупа Адольфа Гитлера. Я думаю, что эти люди неправы.
Всякая катастрофа (в том числе и в природе) имеет свои причины. Обстоятельства смерти Адольфа Гитлера могут быть поняты только в том случае, если дать представление о жизни этого человека. Предоставить такую возможность читателю, отрешившись от всяких политических соображений, и было второй задачей, которую я поставил перед собой, когда взялся за эту книгу. Хотелось бы, чтобы она достигла своей цели — помогла восторжествовать правде!
17 августа 1950 г. я сделал под присягой нотариусу Гансу Бауэру, официальному представителю нотариуса доктора Вальтеpa Бадера в Мюнхене (нотариальная контора, г. Мюнхен, 5; адрес: г. Мюнхен, 2, Карлплатц, 10 (1), за №7715 следующее заявление:
После ознакомления с законом, определяющим ответственность, связанную с дачей показаний под присягой, заявляю:
«Я написал книгу под названием «Я сжег Адольфа Гитлера». Описанные в этой книге события я изложил в точном соответствии с теми фактами, которые мне известны, и моей совестью.
