Мои друзья Коля Гурьев и Ваня Татаринов тоже должны в ближайшее время выехать на фронт, а Митя Цюрупа оставался в Альбасете. Этот маленький городок на юге Испании мы считали глубоким тылом, и Митя тяготился пребыванием там. Он рвался на передовую.
На следующее утро друзья провожали меня. Молчаливые рукопожатия. Мы хотели запомнить друг друга на всю жизнь молодыми, в непривычной военной форме и черных беретах. Кто знает, удастся ли свидеться.
Не успел я еще сесть в кабину, рядом кто-то окликнул меня:
– Саша!
Было странно слышать свое настоящее имя после конспиративного Павлито, Гошес.
Я обернулся. Мне протянули небольшой серый конверт.
– Письмо из дома.
Наконец-то долгожданная весточка из Москвы. Вскрыл конверт, сразу узнал почерк жены:
«Здравствуй, милый Саша!
Большой тебе привет от всех наших близких. Я работаю теперь воспитательницей детского сада при Аэрофлоте. За Ирочку не беспокойся. Дочка со мной в садике. Дома бываю поздно вечером. Тяжело приходить одной в комнату, она теперь Кажется неуютной и чужой. Да еще от ненужных расспросов соседок подальше.
Ждем тебя домой.
Целую, твоя Катеринка».
… Колонна тронулась в далекий путь. И теперь, если бы меня спросили, о чем я думаю, ответить было бы трудно. Я старался вспомнить свою комнату в Москве, бедовую дочурку, раскрашивающую цветными карандашами картинку, жену. В калейдоскоп воспоминаний врывались беспокойные мысли о предстоящей встрече в Мадриде, об ответственности, которая возложена на меня. Работа предстояла трудная и несколько необычная.
Коронель Малино. В штабе Листера. Ночная атака. Капитан Гарсия. Парк Эл-Пардо. Бой за телеграф. Смерть Франчески и Мигеля. Танкисты Мити Погодина
В Мадриде меня вызвали к коронелю Малино.
Небольшая комнатка, куда я явился, напоминала учебный класс: кроме длинного стола, застеленного большой картой, да нескольких стульев, ничего не было. За столом сидел плечистый крупный человек в коричневом гражданском костюме. Увидев меня, он быстро провел рукой по ершистой шевелюре, приветливо улыбнулся:
– Как доехал?
– Нормально.
Пригласил сесть. Я следил за движением его больших сильных рук, что-то измерявших на карте циркулем. Рядом лежала толстая тетрадка в коленкоровом переплете. Наконец коронель повернулся ко мне и, начертив красным карандашом небольшой треугольник в районе городишка Вильяверде, ткнул в него циркулем:
– Ты будешь здесь.
– Передовая? – спросил я.
– Почти. Здесь сейчас Листер.
Потом, немного подумав, добавил:
– Скоро Листер получит приказ и передислоцируется с бригадой в район Эль-Пардо. Это северо-западнее Мадрида, на реке Мансанарес. Найти его очень трудно. Смотри не попадись к Франко в руки.
Малино нагнулся к карте:
– Доберешься до перекрестка дорог, тут будет стоять разрушенный двухэтажный дом. Одна дорога пойдет в центр города, а вторая вправо – в район сосредоточения бригады Листера. Вот по ней и езжай.
Я кивнул. Родион Яковлевич словно и не заметил этого жеста. Он продолжал подробно напутствовать меня. На карте начертил карандашом тонкую извилистую линию. Красным отметил своих, синим – мятежников. Показал, какой дорогой надо ехать в штаб Листера.
– Ясно? – закончил инструктаж Малино.
– Так точно! – ответил я.
– Ну, желаю удачи, – и он крепко пожал мне руку.
В полдень 3 января 1937 года мы втроем: я, Марио и шофер Пако отправились в штаб Листера. При выезде из Мадрида машина попала под сильный артиллерийский огонь. Вдобавок над шоссе появилась бомбардировочная авиация мятежников. Фалангистские летчики принялись сбрасывать бомбы на машины. Укрыться было негде. Справа, слева – голая, колючая земля.
Пулеметные очереди дырявили землю. Свистели пули. Я почувствовал, как к горлу подобралась тошнота. И хотя мне не раз приходилось уже попадать под артиллерийский обстрел и авиационную бомбежку, такого ада я еще не видел.
А Марио, впервые очутившийся в подобной передряге, чувствовал себя и того хуже. Он как упал ничком на землю, так, кажется, и прирос к ней.
Когда самолеты противника улетели, Пако отказался везти нас дальше. Я просил, потом уговаривал и даже пристыдил. Но Пако это мало тронуло. Он спокойно возразил, что сам не трусит, а боится за жизнь русского товарища. «Головой, Павлито, за вас отвечаю перед командиром», – рассудительно подытожил шофер. Нам стоило большого труда уговорить его. Только когда я сказал, что уйду пешком, он нехотя полез в машину.
Налеты мятежников повторялись через каждые пятнадцать-двадцать минут. Нам не раз приходилось покидать машину и искать убежище то в воронке от артиллерийского снаряда или авиационной бомбы, то в канаве на обочине дороги.
Только к вечеру голодные, грязные и измученные добрались до штаба Листера. Штаб и большая половина личного состава бригады располагались бивуаком на окраине заброшенной деревушки, которая состояла из нескольких обшарпанных домов, сильно пострадавших от артиллерийских снарядов. Окна в них были выбиты, крыши снесены.
Оставив Пако у машины, мы с Марио отправились искать Листера.
Обошли один из домов и неожиданно наткнулись на группу отдыхающих испанцев. На небольшой, тенистой лужайке тесным кружком полулежали, полусидели бойцы. Они пели тягучую, хватающую за душу песню. Среди отдыхающих офицеров и солдат – нам сказали – сидит и Листер. Подошли поближе. Я его узнал сразу. Это была наша вторая встреча. Первая состоялась в Мадриде, на улице Листа в штабе 5-го полка. Я хорошо запомнил этого человека. Среднего роста, коренастый, смуглый. Высокий выпуклый лоб обрамляли черные, с коричневатым отливом волосы, длинные, немного выгоревшие па концах и небрежно откинутые назад. Густые, черные, как антрацит, брови еще больше подчеркивали блеск глаз. Когда он улыбался, на щеках появлялись ямочки, придававшие в это мгновение лицу добродушное, почти детское выражение. Запоминалась его манера говорить. Если он был кем-то недоволен, то, разговаривая, отводил взгляд в сторону и голову наклонял вниз. Губы кривились в пренебрежительной усмешке. Было ясно: сейчас он начнет переубеждать собеседника. И до тех пор, пока тот не поймет его. Листер был еще молод, но биография его удивляла и восхищала каждого, кто с ней знакомился.
Энрике родился в рабочей семье. Его отец, галисийский каменщик, слыл в родной деревне Тэо хорошим мастером. Но золотые руки и желание трудиться не могли прокормить семью бедного каменщика: работы не хватало. Когда мальчику исполнилось одиннадцать лет, отец и сын отправились искать счастье на Кубу. Здесь общительный Энрике познакомился с рабочими, познал тяжелую жизнь крестьян, зарабатывавших на сахарных плантациях кусок хлеба. Юный каменщик понял, что нельзя искать счастья, странствуя по земному шару. За него следует бороться в своей стране.
