Радостным было возвращение на родину после долгой разлуки. Сойдя с корабля, Энрике долго стоял на берегу, подставив лицо жаркому солнцу. А оно было далеко-далеко. Интересно, сколько надо лететь до него? Год, два, тысячу или миллион лет? Быть может, так же далёко и до земного счастья? Молодой каменщик Энрике вернулся в Испанию сознательным рабочим, активным членом профсоюза, и он хорошо знал, как найти счастье трудящимся людям.
Сразу же после возвращения на родину Энрике включился в рабочее движение. Но не долго пришлось юному революционеру смотреть на яркое испанское солнце. Королевские власти бросили его в тюрьму… Скупые солнечные лучи изредка пробивались сквозь железную решетку подземелья. Четыре года Листер видел солнце через переплеты тюремного окна. Солнце словно дразнило его, звало на волю.
Шел 1931 год. Испания стала республикой. Энрике и сотни других политзаключенных вышли на волю. И снова работа, борьба… В тот же год Листера избирают председателем профсоюза, он вступает в ряды Коммунистической партии Испании.
Монархия была свергнута, но буржуазия по-прежнему преследовала передовых рабочих. После стачки 1931 года, в которой он участвовал, ему пришлось скрываться от жандармов. Ищейки следовали по пятам, и Листер вынужден был покинуть родину. Он приехал в СССР. Здесь учился военному мастерству, работал проходчиком на строительстве московского метрополитена, занимался самообразованием.
Домой он возвратился лишь в 1935 и с головой ушел в партийную работу. В первые же дни фашистского мятежа, в июле 1936 года, Листер отправляется на фронт Сьерры-де-Гвадаррамы рядовым бойцом, дружинником народной милиции. Здесь, когда положение было особенно тяжелым, он сформировал из разбитых групп роту. За храбрость и находчивость ему присвоили звание младшего лейтенанта.
Потом его произвели в капитаны. А в августе 1936 года за боевые заслуги на Гвадарраме ему вручили погоны майора.
Таким был путь командира 5-го коммунистического полка, который сейчас встал на защиту Мадрида.
Имя Листера было очень популярно. Помню, вскоре после нашего первого знакомства в одном из мадридских театров был назначен митинг, посвященный обороне Мадрида. Листер пригласил меня. Когда мы подъехали к театру, там стояла огромная толпа, что-то возбужденно выкрикивавшая. Я спросил: «Как же мы пройдем?»
Листер кивнул головой в сторону дверей и двинулся вперед. Я последовал за ним. Люди, узнав Энрике Листера, аплодировали ему и старались как можно быстрее пропустить к зданию. На сцепе за длинным столом сидели члены президиума, на трибуне стоял оратор. Большинство присутствующих встало и аплодировало с криками: «Вива Листер! Вива эль камарада Листер!» Выступало много ораторов – анархисты, левые республиканцы, коммунисты, социалисты. Листера сразу же пригласили в президиум и вскоре предоставили ему слово.
Сотни внимательных глаз впились в трибуну, часовые, стоявшие у входа, вошли в дверные проемы. Речь Листера сопровождалась почти беспрерывными аплодисментами. Чувствовалось, что зал разделяет его заботы.
Фронтовые дороги тогда на время разлучили нас.
И вот Листер снова передо мной. Теперь не на трибуне, а среди своих однополчан.
Я попросил одного из солдат доложить Листеру о моем прибытии. Широко улыбаясь, он взял меня за руку и повел к Листеру. Энрике шагнул навстречу, протянул руку и на русском языке с небольшим акцентом сказал: «Здравствуйте, Павлито. Давно жду. Малино еще с утра звонил, что вы выехали. Что-нибудь случилось?»
Я рассказал ему, как нам пришлось добираться. Он понимающе кивнул головой.
Не мешкая, он познакомил меня со своим комиссаром, начальником штаба и офицерами. Все они сердечно трясли мою руку, хлопали по плечу, протягивали сигареты.
Мне даже показалось, что они все владеют русским языком не хуже своего командира. Но первое впечатление оказалось обманчивым. Мои новые знакомые знали только по несколько русских слов: «Идите сюда», «Здравствуйте», «Хотите кофе», «Курите».
Листер говорил много, охотно, жадно. Иногда делал короткую паузу, словно собирал силы, и продолжал с еще большей энергией. А под конец, перейдя на полушепот, предупредил меня, чтобы я был осторожен: среди солдат и офицеров есть люди пятой колонны.
Листер по секрету сказал мне, что завтра утром бригада пойдет в бой.
– Надо захватить монастырь Серро-де-лос-Анхелес. По данным разведчиков туда вчера вошел франкистский отряд. У них пять итальянских пулеметов, двести человек солдат и офицеров и десятка три-четыре фалангистов…
Он рассказал мне план атаки монастыря, а потом спросил:
– Как, Павлито, выйдет у нас или нет?
– Выйдет, – говорю, – только надо во всех деталях ознакомить офицеров на местности, кто что и когда будет делать. А будет артиллерийская подготовка?
– Нет, не будет, – грустно ответил он, – у нас нет ни одного артиллерийского ствола и снарядов, так что наступление будем поддерживать только пулеметным огнем. Атаковать начнем на рассвете, когда противник еще спит.
Вечером мы выехали на местность. Чтобы не привлекать внимания противника, мы все переоделись в крестьянскую одежду.
Из оливковой рощицы ползком вылезли на высотку, расположенную в полукилометре от монастыря. Отсюда Листер показал, где, на какой из высот и сколько пулеметов поставить, указал их секторы обстрела: посоветовал, где расположить разведывательные группы, распорядился, как разместить их состав. Была поставлена задача ротам первого эшелона, отданы распоряжения второму эшелону и резерву. Командиры уточнили свои задачи, так что рекогносцировка в целом прошла успешно. Об этом я прямо сказал Листеру и после небольшой паузы уверенно добавил:
– Должны быть хорошие результаты.
– Если агенты пятой колонны не узнают наш план действий, то песенка неприятеля спета и мы быстро с ним расправимся. Но если они узнают… – Он щелкнул языком, – Впрочем, им все равно крышка.
В штаб мы пришли поздно ночью. Солдат уже кормили легким завтраком. В подразделениях выдавали патроны и ручные гранаты. Листер приказал без опозданий выступить и точно в назначенный срок выйти в исходный район для атаки. Командиры и комиссары были отпущены в подразделения, а мы зашли на одну из кухонь, где нам дали по большому куску вареной баранины и по кружке терпкого вина.
К началу наступления мы находились на наблюдательном пункте. По сути дела это была небольшая высотка, где две наспех вырытые ямы (испанцы вообще не любят зарываться в землю, считая это признаком трусости) могли в какой-то степени уберечь нас от пуль. Вместо бруствера ямы были обложены мешками с землей, между которыми стоял телефонный аппарат – проводная связь с начальником штаба. От каждого батальона были связные: один офицер и два-три солдата. Они расположились за скатами высоты, на которой находились мы. С высоты можно было вести визуальное наблюдение за боем всех подразделений и за действием противника.
