сделанную из орехового прута.
— А теперь слушайте конкретную задачу, товарищи. Отряду старшего лейтенанта Вацлавского дислоцироваться вот здесь — в лесах, что южнее на двенадцать — четырнадцать километров станции Славное. Вести активную разведку в районе Коханово, Толочин, Славное. Во взаимодействии с партизанским отрядом Сергея Жунина уничтожать живую силу и технику противника. Методы: диверсии и засады. В затяжные бои не ввязываться. Всем ясно?
— Понятно, товарищ подполковник! — встал, вытянувшись в струнку, Вацлавский. Было видно, что он горит нетерпением быстрее приступить к организации дела.
— Боевая задача вам, товарищ старший лейтенант Сорока. Своим отрядом совместно с группой Елены Колесовой располагаться в лесах, в восьми-десяти километрах южнее Крупки. Действиями ваших подрывников взрывать вражеские железнодорожные эшелоны на участке Славное — Нача. Во взаимодействии с партизанскими отрядами Виктора Свистунова и Семена Ероцкого уничтожать живую силу и боевую технику врага на коммуникациях и в его гарнизонах.
Следующей ставилась задача группе Алексея Бухова. Она была гораздо сложнее, чем первым. Ей было приказано создавать на станциях легальные группы из рабочих-железнодорожников для уничтожения паровозов и эшелонов с горючим, а также проникнуть в Борисов, Печи и вести там непрерывную разведку.
Бухов выслушал приказ стоя, как должное, но при упоминании Борисова и Печи вздохнул и погрустнел. От внимательного взгляда Спрогиса это не ускользнуло, и он спросил суховато и несколько настороженно:
— Что вас обеспокоило, товарищ Бухов?
— Задача трудная, — ответил Бухов. — Добраться в Борисов и особенно в Печи почти невозможно. Там крупные гарнизоны врага и строгий пропускной режим. Я просил бы нам помочь.
— Помощь будет, — заверил командир.
Спрогис положил указку на дощатый стол, за которым стояли комиссар Огнивцев, парторг Колюпанов и начальник штаба Алексеев, продолжал:
— Вот, кажется, и все. Отрядам майора Наумовича и старшего лейтенанта Алисейчика действовать в прежних районах: соответственно западнее Могилева и севернее Бобруйска. Ввиду их отсутствия на этом совещании боевую задачу им поставить отдельным распоряжением. Наш штаб располагается в двух километрах южнее деревни Гумны; запасной район — высота с отметкой 172.0, севернее деревни Дмитровичи.
Рассматривая на карте районы своей дислокации и действий, командиры оживленно беседовали между собой. Потом собрались расходиться, но Спрогис задержал их.
— Не все, товарищи, погодите. Эка вас как к себе, «домой» тянет. Не торопитесь. В течение двух дней мы проведем с вами занятия по топографии, тактике, организации разведки и диверсий, изучению переговорной таблицы и сигналов взаимодействия… Да и вообще хочется поближе познакомиться с каждым из вас, подружиться, если не возражаете. Ну, и у товарища комиссара по партийной работе к вам вопросы есть.
— Да, товарищи, — встал Огнивцев. — Нам предстоит обсудить совместными усилиями вопросы политико-воспитательной работы с нашими воинами, организации работы партийных и комсомольских организаций в наших подразделениях в особых условиях. Обменяемся накопленным опытом, обсудим что и как. Партийная, комсомольская жизнь не должны затухать ни при каких «неблагоприятных» обстоятельствах. Больше того, чем сложнее обстановка, тем она должна быть активнее, непрерывнее и действеннее.
В тот же день командиром были поставлены задачи перед офицерами штаба по организации активной разведки в городах Могилеве и Бобруйске. В этих целях в район Могилева был направлен старший лейтенант Кругликов Ф. П., в район Бобруйска — лейтенант Котельников А. П. В городе Борисове все задачи решались группой Алексея Бухова.
На том и порешили. Двухсуточная стоянка в лесу под Гумнами превратилась в большую практическую школу совершенствования теоретических знаний и практических навыков командного состава отрядов и штаба оперативной группы. Впервые за долгое, по меркам военным, время командиры разобщенных между собой групп почуяли властную руку, способную корректировать, направлять и оценивать их боевую работу. Они больше не испытывали томительного чувства одиночества и оторванности от Большой земли. Они жаждали активности и теперь получали ее. И не просто так, а из рук высокого командования, приславшего сюда, в логово врага, сильных и опытных, вместе с тем облеченных большими правами людей. Есть с кем посоветоваться, есть у кого поучиться. Люди почувствовали крепкую организацию, далекую от кустарщины. Они ожили душой и телом, собрали волю в кулак.
Погода благоприятствовала занятиям. Над лесом только по утрам держался туман, а к полудню распогоживалось, землю согревало солнце, плыла, цепляясь за кусты, паутина. Приближалось бабье лето.
После занятий, организованных Спрогисом и Огнивцевым, командиры разъехались, если так можно сказать, по своим «местам». Какое-то время стояла тишина. Потом она взорвалась. По округе пошли слухи о делах, похожих на легенды.
Бургомистр Станкевич «вербует» полицейских
Бургомистр города Борисова — спесивый и свирепый человечишка Станкевич — был у самого гауляйтера Белоруссии Вильгельма Кубе на первом счету и потому лез из кожи вон, чтобы оправдать его доверие. Получив приказ о создании полицейских участков в крупных населенных пунктах и постов на железной дороге Минск — Орша, Станкевич решил: если создать, то уж не какую-нибудь захудалую, а самую образцовую полицию, которая бы верой и правдой служила своим немецким хозяевам. Желающих идти добровольно служить в ней, как того и следовало ожидать, набралось с гулькин нос, и господин Станкевич решил «вербовать» таковых. То есть, насильно хватать и тащить крепких мужчин из городов и деревень на службу в полиции. Первым объектом для такой работы подвернулась деревня Выдрица, расположенная на берегах реки Бобр, в двух десятках километров от Борисова.
Станкевич, опасаясь партизанской засады, выехал из Борисова в Выдрицу в сопровождении полусотни вооруженных до зубов эсэсовцев, возглавляемых офицером. Чтобы нагнать страху на жителей деревни, фашисты решили провести эту «операцию» под флагом, вылавливания партизан и десантников.
Эсэсовцы нагрянули в деревню на туманном рассвете, когда в домах еще все спали. Тихо, крадучись, они установили на улице и в огородах пулеметы и принялись колотить прикладами в двери:
— Партизанен! Десант и партизанен, выходи! Шиссен будем.
— Нет у нас партизан. Нет никакого десанта, — заголосили женщины. — Сон вам худой приснился, что ли?
— Молчайт! Вся, вся житель на площадь! — орал офицер. — Мы имейт к вам вопроса.
Вскоре жители, подгоняемые прикладами, столпились на колхозном дворе. Старики, женщины, дети… Набралось и с десяток мужчин. Их сразу же отделили и поставили в ряд. К ним подошел в мокром от росы черном кожаном реглане офицер, похожий своей длинной фигурой и очками в золотой оправе на выползшую из воды склизкую гадюку.
— Кто из ваша знайт десанта? — спросил он, свободно обходясь без переводчика.
— Никто, — ответили мужики. — Откуда ему тут взяться?
— Это есть ложь! Мы есть точно знайт: ваша деревня часто бывайт бандит-баба Элен Колесова.
— Но мы есть ничего не знайт, — передразнил кто-то, рискуя быть тут же застреленным.
— О! Вы есть опасный пособник. Вы помогайт эта
