- Обязательно. И чем быстрее, тем лучше.
Подъехал командир полка.
- Сохатый, вылезай! Рулить можно или нет?
- Можно. Мотор и тормоза исправны. А по-другому было не посадить.
- Вижу... Нашел?
- Разыскал пушкарей. Надо быстрей лететь.
- Тогда поехали к летчикам. Самолет без тебя уберут.
Через пятнадцать минут Сохатый вновь был в воздухе. Он вел эскадрилью за Днепр, имея только одну задачу - уничтожить найденную батарею.
Девятка "Илов" летела низко над землей. Сохатый получил разрешение на немой полет до цели и не взял с собой истребителей на непосредственное прикрытие, ч.тобы они не демаскировали группу. Истребители летели к линии фронта отдельно, обязавшись ждать возвращения Сохатого из немецкого тыла западнее переправ через реку, чтобы помочь ему в случае необходимости в расположении своих войск. Конечно, такой план взаимодействия был более сложным, рискованным, ;но комэск и командир полка знали своих летчиков и стрелков, надеялись, что десяток километров самостоятельного воздушного боя с "мессершмиттами" они выдержат успешно.
Прошло более сорока минут после того, как батарея подбила Сохатого. Он торопил девятку, не жалел моторов, выжимал из них последние силы. Его беспокоил один вопрос: сменили зенитчики огневую позицию или нет? Думал, сопоставлял, волновался и надеялся, что на новое место из-за одного сделанного залпа они не переехали, тем более что он не докладывал по радио об их расположении. Батарейцы, должно быть, самонадеянные; маскируются хорошо, стреляют метко и мало, никто их тут еще не бил.
Промелькнул Днепр. Осталась позади линия фронта. Сохатый покачал .свой самолет с крыла на крыло: сигнал "перестроиться в колонну звеньев и снять оружие с предохранителей". Через несколько секунд стрелок доложил:
- Командир, эскадрилья в колонне. Воздух спокоен.
..."Илы" преодолевали последние километры боевого курса. И Сохатый все сильнее ощущал, как в нем нарастает напряжение. Ощущения были для него не новы. Но сегодня он их чувствовал острее, чем обычно: летящая навстречу опасность неоднократно проявляла себя, а сегодня чуть не отобрала у них со стрелком жизнь, хотя, как казалось ему, он сделал все, чтобы самолет не встретился с залпом. Состояние напряженной тревоги не подавляло волю Ивана, а заставляло действовать хитрее и внимательнее. "Трудись, Ваня! Старайся! За тобой люди. Доверяют тебе свои жизни, надеются на тебя!" Еще раз осмотрел пространство впереди: по ним никто не стрелял, ясная синева воздуха была пуста и прозрачна, а всхолмленная, перемежаемая перелесками местность прятала эскадрилью и глушила звук моторов.
- Петя, как за хвостами?
- Чисто! Чужих самолетов и стрельбы не наблюдаю. Наши идут хорошо.
- Ладно! - Сохатый чувствовал нарастающую уверенность. "Если батарея на прежней позиции, то идем мы для нее с полной неожиданностью, потому что стрельбой нас никто не демаскирует. Попрощаются фрицы с жизнью, и пушечки их на металлолом пустим..." - Смотри за воздухом, Петя. Я займусь целью. Помни - два захода!
- Работай, командир!
Качнув машину, Иван начал левый разворот, после которого повел эскадрилью на юг. Стрелок доложил, что последнее звено тоже вышло на новое направление.
И когда до батареи осталось два-два с половиной километра, Сохатый послал "Ил" в набор высоты. В этом полете нужны были не тысячи, а всего лишь триста метров для окончательного визуального уточнения курса на цель, прицеливания, стрельбы в упор и бомбометания.
Самолет набрал около ста метров, и прямо по курсу Сохатый увидел выстланные зелеными маскировочными сетями орудийные окопы, зенитные пушки и бегущих к ним людей. Убедившись, что вышел на цель точно, злорадно усмехнулся: по позиции бежали бывшие снайперы. Участь их была уже предрешена. Еще несколько секунд - и конец. Чтобы дезорганизовать запоздалые действия батареи, Сохатый короткими очередями повел стрельбу из пушек и в то же время передал по радио:
- "Горбыли", повторяю: первый заход - пушки, пулеметы, бомбы серией. Второй заход - пушки, пулеметы, реактивные снаряды - залпом!
Маскироваться и хитрить больше не было нужды. Сохатый начал готовиться к сбросу бомб, рассчитывая перекрыть ими огневую позицию батареи, но в это время заработал пулемет стрелка.
- Что у тебя?
- "Эрликон" начал стрелять. Придушил.
- Скажешь, когда цель пройдет замыкающее звено.
Испытания
Кончалась осень...
Облака все чаще приплывали с северо-запада разбухшими от влаги, разряжаясь на землю холодными дождями или пороша крупяным снегом. Но зимних сил у природы пока было мало, и поэтому непостоянство погоды чем-то напоминало поступки неуравновешенного человека: тепло сменялось заморозками, короткие прояснения - нудными моросящими осадками.
Остались позади напряженные летние и осенние сражения. Полк перелетел на правый берег Днепра. Река превратилась для него в тыловой рубеж, но восточнее, на старом аэродроме, у полка по-прежнему сохранялись свои интересы: там ремонтировались "Илы", получившие повреждения в воздушных боях. И по мере того как самолеты возвращались мастерскими в строй, кто-нибудь из наиболее опытных летчиков полка перегонял машины на новое место базирования.
На сей раз выбор пал на Ивана Сохатого и Сергея Терпилова: командира и подчиненного, ведущего и ведомого. Но не подчиненность и место каждого в бою определяли их человеческие отношения. Они дружили. Дружили без пышных слов, молча доверяя свои судьбы друг другу. Каждый из них уже многократно проверил другого в огне войны, и прежде всего во взаимной бескорыстной помощи, когда во имя сохранения жизни идущего с тобою рядом товарища любой из них считал своим первейшим долгом взять огонь на себя.
Наблюдая Терпилова в бою, Сохатый иногда вспоминал свой приход в полк на место погибшего комэска и первый боевой вылет во главе эскадрильи, которой продолжал и теперь командовать. На знакомство с подчиненными и на изучение ими своего нового командира выдался всего один неполный день. Конечно, что-то они успели взаимно узнать друг о друге: кто, где и сколько воевал. Но слова не смогли дать им самого главного - осталось невыясненным, как воевал каждый в отдельности и все сообща. В словесной шелухе Сохатый не смог уловить скрытого недоверия к нему, а может быть, и нежелания подчиняться человеку из "чужого" полка. Не заметил и разницы между своей точкой зрения на использование тактических приемов в бою и сложившимися здесь традициями. Позже, после первого полета эскадрильей он понял, что молчаливая настороженность летчиков при подготовке к вылету на задание была вызвана их несогласием с его тактическим воззрением на коллективный бой. Схема была им непривычна и не очень понятна. Они, наверное, посчитали тогда нового командира если не трепачом, то просто не много понимающим в тактике человеком, который-де живет в каких-то теоретических прожектах.
