Г.Бутину желательно было оказать мне особое внимание, и он предложил мне поехать на его золотые прииски, что было также весьма интересно. Поездка эта запечатлелась глубоко в моей памяти. Езды было часов двенадцать, дорога, можно сказать, непроходимая. Громадный лес из разнообразных видов деревьев, местами повалившихся с торчащими корнями и переломанными ветвями, а рядом с ними свежие молоденькие лиственницы и сосны с нежной зеленью. Местность гористая с крутыми обрывами и узкими ложбинками, изрытыми ручьями. Этот лес не может не остаться в памяти того, кто раз его видел, и он должен восхитить всякого, несмотря на свою дикость.
Наконец, показался роскошный домик в этой страшной глуши. Подъезжаем, перед глазами открывается прекрасная площадь, покрытая всевозможными машинами. Входим в дом, где уже все было приготовлено к нашей встрече, — обстановка и удобства заставляли забывать, что мы находимся в тайге. На другой день пошли осматривать рудники, где добывается золото. При мне как раз был сделан опыт: громадная машина подняла массу земли, из которой внизу получилось небольшое количество чего-то, оказавшегося кусочками чистого золота. В числе этих кусочков попался на этот раз один, в виде брелока, который и был мне поднесен.
Я прогостила здесь четыре или пять дней. Время шло незаметно: придумывались всевозможные прогулки с обедами и завтраками, в окрестностях прииска.
Возвратившись с прииска в Нерчинск, я начала собираться на Амур. Тарантас, в котором я приехала, был куплен Бутиным. Но я доехала в этом тарантасе до Амура, а потом уже он возвращен был владельцу. Я не могла нарадоваться, что расстаюсь с тарантасом и сажусь на пароход; но радость эта продолжалась недолго. Тотчас же пошли рассказы об опасностях, потому что пароходы здесь очень стары и так непрочны, что дно их называется тюлевым от множества заплаток, которые приходится часто делать, потому что беспрестанно попадаются подводные камни, пробивающие дно парохода.
Общество пароходства так было внимательно ко мне, что поднесло бесплатные билеты на весь путь.
Пароход отвалил и глазам нашим представился великолепный вид: берега высоты необычайной; горы с зубчатыми вершинами, покрытые роскошной зеленью. Одним словом картина красоты и дикости невообразимой.
Скоро я познакомилась с обществом, находившимся на пароходе, и между прочим с ехавшим с нами губернатором города Благовещенска. Он спросил меня намерена ли я остановиться в Благовещенске. Я отвечала, что билеты мне выданы прямо до Николаевска и потому трудно будет это сделать. Он заметил, что проехать Благовещенск будет просто грех.
— Дайте мне согласие, — сказал он, — и я устрою все.
Он предложил мне свою залу, послал телеграмму, чтобы приготовили для концерта все, что было нужно. Пароход приходит в Благовещенск в четыре часа по полудни и стоит до часа ночи, так что я успела дать концерт. Одевшись на пароходе, я отправилась прямо петь. Очистилось мне 600 рублей. Концерт кончился в 11 часов, после чего губернатор угостил меня ужином, и я успела вернуться на пароход вовремя, чтобы продолжать свой путь.
Следующая станция была Хабаровка. Хотя местечко это в роде деревни, но там живет много служащих, которые просили меня дать концерт. Я остановилась у известного меховщика Плюснина, который поднес мне в концерте сорок соболей.
Из Хабаровки я направила свой путь в Николаевск. Там особенно обрадовались мне моряки, которые знали меня по Кронштадту. Заранее еще отведена была мне квартира в одном семействе. Тут я чувствовала себя так, как будто приехала в родное место. Я дала четыре концерта, сопровождавшиеся всевозможными овациями. Мне опять поднесли соболей и восторги были так сильны, что губернатор сказал мне:
— Рассказывайте, матушка Дарья Михайловна, как мы вас здесь чествуем!
Так как это был почти предел путешествию моему по Сибири, и туалет мой, от многочисленных концертов, значительно уже поблек, то опытные люди посоветовали мне сделать аукцион. Нечего говорить, какую цену давали за крупные вещи, лишь бы иметь что-нибудь от меня; для примера скажу, что цветок, за который было назначено 50 коп., доходил до десяти рублей.
Мне хотелось переехать в Японию прямо из Николаевска, но моряки досоветовали, чтобы я села на морской пароход из Владивостока, так как настоящих рейсов отсюда не было и меня могли завести в Камчатку. Поэтому я из Николаевска вернулась на Хабаровку, где меня упросили дать еще два концерта. Отсюда пароход по Уссури отходит несколько раз в неделю.
Мне рассказывали еще раньше, чему я не верила, будто бы в Уссури столько какой-то большой рыбы, что она вскакивает в каюту. Теперь, проезжая здесь, я была сама очевидицей этого: к пароходу привязана была маленькая лодочка и от движения пароходного колеса две громадные рыбы очутились в лодочке. Они были так велики, что их достало на обед для всех, бывших на пароходе. Рыба эта, розовая, похожа на нашу лососину, даже вкуснее; там же она ни во что не ценится. Местные жители почему-то не едят эту рыбу и потому на берегу ее нельзя найти. Ее здесь такое множество, что когда бывает ход этой рыбы, раз или два в году, то пароход едва может проходить, потому что колеса задевают за рыбу.
Река Уссури не широка, по берегам ее тянется лес, состоящий из красного, черного, орехового и тому подобных деревьев. Этим-то драгоценным деревом казаки топят печи. В Уссури впадает узенькая речка Сунгача. Подобной речки, вероятно, нет на всем земном шаре. Например: по прямому направлению до какого-нибудь места не более 70 — 80 верст, а по Сунгачи верст триста, до того она извилиста. Едешь верст тридцать и через час, полтора, оказывается, что подъезжаешь к тому же месту, только с другой стороны. Местность здесь совершенно непроходимая, дикая. По берегам цветет виктория; черепахи, величиною в 1/2, в 3/4 аршина, бросаются в воду заслыша пароход; или вдруг на берегу появляется стадо диких коз, которые, испугавшись парохода, бросаются прочь.
Картина удивительная! Речка Сунгача впадает в озеро Хонькау. Подъезжая к озеру мы были свидетелями странного явления: набегает туча и из нее падает что-то в роде небольших белых бабочек. Первый момент после падения они живы, а через секунду уже мертвые. И такое их множество, что на пароходе образовался из них, в несколько минут, слой в два-три вершка, имевший вид мокрого снега. Когда это странное явление стихло и стали мести палубу, то все это обратилось в белую слизистую массу. Затем наступила ясная погода. Мы занялись рыбной ловлей. Пароход был очень маленький и капитан посоветовал нам испытать, как легко может ловиться здесь рыба. Удочку устраивали так: брали простой гвоздь, конец которого загибали; крюк этот привязывали на веревочку и надевали кусочек хлеба. Рыба ловилась так, что едва успевали забрасывать удочки. Эти рыбки в роде наших стерлядок и из них сделали нам превосходную уху.
