После короткого митинга мы сели со своими родными в автомобили и направились по улице Горького, переполненной москвичами, к Боровицким воротам Кремля.
В Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца мы увидели товарища Сталина и его соратников и боевых товарищей — Молотова, Ворошилова, Калинина, Кагановича, Микояна, Жданова.
Глубоко взволнованные, подходили мы к столу. Здесь же присутствовали инженеры и рабочие авиационной промышленности, наши друзья-летчики, родные, знакомые.
Товарищ Сталин каждого из нас обнял и расцеловал. Трудно передать волнение, которое испытали мы под ласковым взором простого, родного и близкого всем нам великого Сталина.
Зал долго гремел от аплодисментов, когда был провозглашен тост в честь того, чье имя уже давно стало символом побед.
Товарищу Сталину несли мы свои самые горячие чувства.
Валерий встал из-за стола и, обращаясь к присутствующим, сказал:
— Многое повидали мы в дни перелета, в дни нашего путешествия. Мы видели, как зарубежные рабочие относятся к нашей стране, с какой надеждой и упованием смотрят они на Советский Союз, откуда, подобно магнитным волнам, идут по всему свету великие идеи коммунизма. В знак своих чувств зарубежные рабочие преподнесли нам серебряную скульптуру. На ней изображен земной шар. Континенты Европы и Америки соединены чертой, проходящей через полюс. Экипаж передает эту скульптуру как символ международной солидарности рабочих товарищу Сталину.
Иосиф Виссарионович взял статуэтку и, когда прием окончился, унес ее с собой.
А. Беляков
М. Раскова. Самый человечный из людей
В первый раз я увидела товарища Сталина 8 марта 1935 года. Группе слушательниц Военно-воздушной академии было поручено приветствовать в день 8 марта московские организации, собравшиеся в Большом театре. Нам сказали, что обязательно будет товарищ Сталин, и больше всего нас волновало то, что придется приветствовать именно при нем.
Мы собрались за кулисами, страшно волновались, решали, кто как будет выходить. Я должна была командовать группой и волновалась больше других.
Наконец подали сигнал, и группа девушек в летной форме вышла на сцену. Совершенно не глядя себе под ноги, мы в первые секунды выхода видели перед собой только президиум и искали глазами Сталина. Но Сталина в президиуме не было. Мы были очень огорчены. Каждая из нас не раз представляла себе этот момент: как это мы выйдем, как увидим Сталина. И вдруг его нет… Правду говоря, мы как-то сразу завяли. Но потом посмотрели на оживленный зал и пришли в себя; общий подъем передался и нам.
Едва мы ушли со сцены и направились в ложу, чтобы послушать заседание, как в зале поднялся необычайный шум, аплодисменты, крики «ура». Второпях мы бросились в первую попавшуюся ложу, никто не мог сдержать наш поток. В ложе замерли — на сцене, за столом президиума, стоял товарищ Сталин.
Каждой хотелось обязательно поближе его увидеть; мы толкали друг друга, пробираясь вперед.
Несколько минут народ не успокаивался, а я во все глаза смотрела на сцену, на Сталина. Я видела Сталина первый раз в жизни.
Сталин стоял как символ, как воплощение всей партии, всего народа, революции и нашей жизни — всё воплотилось в этом человеке, в образе, навсегда оставшемся в наших глазах.
Народ был сильно возбужден. Хотелось что-то кричать, мы были просто вне себя.
Все наконец утихли, начали садиться. Товарищ Сталин тоже сел. В это время из 7-8-го ряда партера, по проходу, который ведет к оркестру, побежала маленькая девочка и, приблизившись к сцене, звонким-звонким голосом крикнула:
— Спасибо товарищу Сталину!
Это было что-то потрясающее. Народ начал снова кричать, аплодировать, всех снова точно подхватил возглас малышки.
Когда все успокоились, начались снова приветствия. Мы смотрели на Сталина, нам хотелось запомнить, как он сидит, как смотрит, как поворачивает голову. Хотелось запомнить все до мелочей.
* * *
Когда, возвращаясь с Дальнего Востока, мы подъезжали к Москве, у нас было примерно такое же настроение, как три года назад в театре. Мы все время думали о том, что увидим товарища Сталина, представляли себе, как это произойдет. Всё заранее переживали, обсуждали. Особенно Полина Осипенко ни минуты не могла устоять на одном месте, она все время ходила. Если что-нибудь ей загораживало путь, она машинально отодвигала и продолжала шагать по коридору вагона. Взволнованная Полина просила нас еще и еще раз проверить, все ли в порядке: хорошо ли надета шапка, правильно ли завязан галстук…
Тут же, в поезде, приближаясь к Москве, мы обсуждали, кто из нас, если будет можно, сядет рядом с товарищем Сталиным, и решили, что сяду я, так как Полина и Валя были в гостях у Молотова и виделись там с Иосифом Виссарионовичем, а я в это время была больна и лежала в больнице.
До сих пор нельзя без волнения вспомнить, как встретила нас Москва. Наши родные, друзья и все москвичи, встретившие нас, как своих дочерей, и мы сами были как-то слиты одним большим чувством, название которому трудно дать. А когда мы подъезжали к Кремлю-как нам не терпелось! Все стучало и прыгало внутри…
Но вот и Кремль. Мы направились в Грановитую палату со своими ребятами, родителями, родными. По пути наши друзья летчики, с которыми мы вместе работали, учились, наперебой задавали нам вопросы, но мы ни о чем не могли тогда говорить.
Мы вошли. Там было уже немало народу. Встретили нас горячо и усадили за столами на передних местах, ближе всего к еще не занятому столу. Мы поняли, что за этим столом будут сидеть члены правительства, будет сидеть Сталин, и все время смотрели туда, даже стремились определить на глаз, на каком стуле сядет товарищ Сталин. Решили почему-то, что, наверное, сядет в середине.
Наконец мы увидели товарищей Кагановича, Ворошилова, Молотова, за ними вошел товарищ Сталин. Мы вскочили, как будто боялись, что Сталин нас не увидит. Я и Полина на секунду задержались, посмотрели на своего командира-Валю: бежать к столу или не бежать? Но, когда Сталин помахал нам рукой, мы кинулись к нему, нарушив всякую очередность экипажа.
Вся сияющая, Валя обратилась к товарищу Сталину:
— Товарищ Сталин, разрешите вас поцеловать!
Он улыбнулся и спросил Ворошилова:
— Что же, разрешим?
Валя поцеловала товарища Сталина первая, затем Полина и я. А внутри у нас все горело от крайнего волнения.
Нам протягивали руки товарищи Ворошилов, Молотов. А я, как сейчас помню, все время думала: сяду я рядом с товарищем Сталиным, или Валя забудет о нашем уговоре? Я толкнула ее и говорю:
