Наконец собрались в путь и польские комиссары. С большими затруднениями пробирались они по стране, все еще охваченной восстанием. Уже в пути они убедились, что из их миссии ничего не выйдет, и писали в Варшаву, чтобы там готовились к неизбежной воине. Хмельницкий поджидал их в Переяславле и устроил торжественную аудиенцию под открытым небом на площади на виду массы казаков и простого народа, толпившегося на улицах и крышах домов. Во главе комиссаров снова стоял Кисель, у которого, по меткому выражению казаков, “русские кости обросли польским мясом”. Он поднес Хмельницкому королевскую грамоту на гетманство и булаву; затем гетману вручили еще и красное знамя с изображением белого орла. По прочтении грамоты в толпе вдруг раздался голос:
“Зачем вы, ляхи, принесли нам эти цяцьки? Знаем мы вас; вы снова хотите нас в неволю прибрать!” За ним другой: “~Теперь вы нас уж не взнуздаете; не словами, а саблей разделаемся, если вздумаете. Пусть вам будет ваша Польша, а нам, казакам, пускай остается Украина~”
Хмельницкий осадил непрошеных ораторов, но сам не нашелся ничего сказать и пригласил комиссаров к себе на обед. Затем начались сами переговоры. Они велись с большими усилиями со стороны польских комиссаров, так как Хмельницкий и казаки явно не желали вступать ни в какие соглашения. От Хмельницкого требовали, чтобы он как верный подданный короля положил конец восстанию, не принимал под свое покровительство простых холопов, привел их в повиновение своим прежним панам и пришел к соглашению с комиссарами насчет будущего устройства казацкого войска. Но теперь Хмельницкий был, как мы знаем, уже не тот, что под Замостьем. Он не считал возможным мирное соглашение с поляками на основании предлагаемых ими условий, готовился к новой воине и потому относился чрезвычайно пренебрежительно к комиссарам. На докучливые просьбы последних он, не стесняясь, кричал:
“Завтра будет справа и расправа, потому что я теперь пьян... скажу вам коротко: из той комиссии ничего не выйдет; война должна начаться не позже, как через три или четыре недели; переверну вас всех, ляхов, вверх ногами и потопчу так, что будете под моими ногами, а напоследок отдам вас турецкому царю в неволю~” “Было время, – говорил он в другой раз, – вести переговоры со мною, когда Потоцкий гонял меня за Днепром, и на Днепре было время и после желтоводской, и после корсунской забавы, и после Пилявцев, и под Константиновым, и в последний раз под Замостьем, и когда я из Замостья шел шесть недель в Киев, а теперь уже не время; теперь я уже доказал то, о чем и не думал, докажу еще и то, что задумал. Выбью из польской неволи весь русский народ. Сначала я воевал за неправду и убытки, причиненные мне, теперь же буду воевать за нашу православную веру. И мне поможет в этом деле вся русская чернь по Люблин и Краков, а я от нее не отступлюсь, и будет у меня двести, триста тысяч своих воинов~ За границу войной не пойду~ Будет с меня Украины, Подолья и Волыни по Львов, Холм и Галич. А ставши над Вислою, скажу живущим дальше ляхам: “Сидите, ляхи! Молчите, ляхи!” И богачей, и князей туда загоню, а будут за Вислой кричать, я их и там найду~ На Украине не останется ни одного князя, ни одного шляхтича, а кто хочет с нами хлеб-соль делить, пусть повинуется войску запорожскому и короля не лягает”.
В речах казацкой старшины звучала непримиримая ненависть к шляхте. Сам Хмельницкий прямо говорил: “Короля почитаем, как государя, а шляхту и панов ненавидим до смерти и не будем им друзьями никогда!~” Ясное дело, что никакое соглашение не было мыслимо, и комиссары думали уже об одном: как бы им самим выбраться невредимыми из этого логовища рассвирепевшего Тамерлана. Однако при отправке Хмельницкий вручил им перемирные статьи, в которых требовал уничтожения унии на Руси, допуска киевского митрополита в сенат, запрета возобновлять разрушенные костелы, изгнания жидов, назначения на должности в пределах Руси исключительно лиц, исповедующих греческую религию, возвращения войску запорожскому по всей Украине прежних вольностей, подчинения казацкого гетмана непосредственно самому королю и так далее. “Согласились мы и на такое перемирие, – записали комиссары в своем дневнике, – лишь бы вырваться из рук тирана и предостеречь короля и Речь Посполитую да чтобы этим ненадежным перемирием задержать Хмельницкого у Днепра и вырвать у него пленников”. Понятно, обе стороны не придавали никакого значения этому соглашению и деятельно готовились к возобновлению войны. Поляки ясно видели свою цель: они хотели вернуть прежние порядки, прежнее господство над русским народом. Цель русских вначале была также вполне ясна: избавиться от панов-ляхов, низвергнуть режим экономический, религиозный и политический, поддерживаемый ими. Но теперь, когда режим этот был ниспровергнут, когда выступала на первый план положительная задача восстания, замечается большая путаница понятий даже в голове казацкого вождя. Он говорит об удельном княжестве, но нельзя сказать, что он борется действительно за осуществление этой идеи. Война вспыхивает снова и снова, потому что велик запас горючего материала с обеих сторон, велика национальная ненависть и ожесточение, – но из этих чувств не возникают, как известно, новые княжества и государства. На деле Хмельницкий заботился о “протекции”, а не об удельном княжестве и ищет ее то у московского царя, то у турецкого, то возвращается к польскому королю. Минутами роздыха он пользуется, чтобы вступить в дипломатические переговоры, а не для того, чтобы заложить новые положительные основы общества, которые сделали бы невозможным возвращение к старому порядку.
Возобновление военных действий. – Осада под Збаражем. – Битва под Здоровым. – “Дети мои, не бегите от меня!” – Позорная сделка. – Зборовский договор. – Несостоятельность его. – Внутреннее устройство Украины. – Недовольство народа. – Казни нарушителей панского покоя. – Приготовления к войне. – Угрожающее положение Москвы по отношению к полякам
Итак, новоизбранный король Ян-Казимир не прекратил одним своим “маестатом” внутренней усобицы. Стычки между панами и хлопами продолжались всю весну 1649 года, и уже в июне два войска стояли друг против друга под Збаражем. С польской стороны это было передовое войско под начальством опять-таки триумвирата, на этот раз более мужественного: Фирлея, Ляндскоронского и Остророга; к ним скоро присоединился и Вишневецкий. Сам же король стоял во главе “посполитого рушения”. Он призвал всех шляхтичей, способных носить оружие, на войну за отечество и веру; каждый должен был явиться в полном вооружении на боевом коне и привести с собою нескольких слуг, также вооруженных. Но пока собиралось шляхетское ополчение, а оно собиралось медленно и нехотя, сравнительно небольшому польскому войску, расположенному под Збаражем, приходилось выдерживать натиск соединенных полчищ казаков и татар. Хотя количественно союзники превосходили поляков в несколько раз, но качественно они далеко не могли сравняться с последними (качественно не по храбрости, а по вооружению). Мы не говорим уже о татарах, которые вовсе лишены были огнестрельного оружия; но даже и в рядах казаков была масса народу, только что побросавшего плуг и не умевшего владеть оружием, не имея его. Они были вооружены кто косами, кто цепами, кто кольями и так далее; иногда они служили просто подвижной защитой для других: на шею им надевали мешок с землею и заставляли идти впереди. Поляки испугались громадного неприятельского войска, готовы были бежать после первых же стычек, но их удержал Иеремия Вишневецкий. Они окопались и решили выдерживать осаду, пока подоспеет на выручку король с “посполитым рушением”. Хмельницкий также скоро убедился, что завзятого Иеремию можно взять только голодом, и обложил польский лагерь со всех сторон, так что поляки были совершенно отрезаны от внешнего мира и скоро стали испытывать недостаток в съестных припасах. Они зарывались во все более и более узкий круг валов; но за ними по пятам надвигались осаждающие. Наконец враги могли свободно переговариваться с валов. “Когда же вы, паны, – говорили казаки, – будете чинш на Украине собирать? Ведь вот уже год тому, как мы вам ничего не платим~” “Все это вам наделали ваши поборы: очкови, та панщина, та пересуди, та сухомелыцина!” и т.д. “Теперь вам пока льгота, – отвечали паны, – а вот скоро пойдете на панщину гатить плотину через Днепр~” и так далее. Несмотря на все отчаянное мужество поляков, поддерживаемое исключительно Вишневецким, дело дошло до того, что казаки со своих высоких валов могли, по словам очевидца, пересчитать всех поляков и перебить их, как кур. Хмельницкий зорко следил за малейшим движением осажденных. Они не могли даже уведомить короля о своем положении. Все их посланцы попадали в руки казаков. Наконец одному удалось пробраться, и он доставил королю отчаянное письмо осажденных.
