Он был офицером и служил в саперном полку. В 1944 году под городом Витебском шли сильные бои. Прадедушка разминировал железнодорожный путь, но вдруг налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Взрывной волной его сильно отбросило, и он оказался в глубокой воронке. Сколько он пролежал там, не помнит, был без сознания. Его контузило, выбило все зубы, он потерял много крови. Выбраться из воронки он не мог и уже потерял надежду, что его найдут. И вдруг, как рассказывал бабушке ее отец, в воронку заглянула собака, прадед подумал, что это волк и совсем пал духом.
Собака убежала, но через некоторое время вернулась в упряжке и стала спускаться к нему, таща за собой специальные носилки. Прадед назвал эти носилки лодкой.
Собака подползла к нему, начала скулить и облизывать его. Он пристегнул себя ремнями к лодке, и собака начала тянуть его вверх. Яма была крутой. Раза три они срывались вниз.
Но собака, наконец, вытащила его наверх. Впереди была еще длинная дорога до госпиталя. После излечения прадедушка целый месяц в товарных вагонах добирался до дома. В 1945 году прадед принимал участие в войне с Японией. От полученных ран на фронте прадед умер в 1947 году в возрасте сорока трех лет. Тогда моей бабушке было всего 12 лет. Когда прадедушка умирал, по его просьбе соседка прибежала за бабушкой в школу. Изо всех сил бабушка бежала, но не успела. Прадедушка умер, не дождавшись своей дочки.
Бабушка рассказывала мне о той войне, о своем отце, и в ее глазах я видел печаль и слезы. И подумал, хоть бы нам и нашим потомкам не пришлось пережить такое.
Иван Игнатенко
Я расскажу вам про своего деда Игнатенко Ивана Семеновича.
Ему было 14 лет, когда началась Великая Отечественная война. Он воевал с японцами. Все жители села работали в поле, когда приехал адъютант и забрал всех мужиков на фронт.
В начале 1943 года дед поступил в военное училище. В конце 1944 года командир 5-го стрелкового полка направил его в школу младших командиров, она находилась в районе дислокации его будущей 59-й дивизии (отдельный учебный батальон). Здесь дед встретился с земляком Бродниковым Иваном Дмитриевичем из села Сергеевки Благовещенского района, учились в одном взводе. Служба в эти годы была трудной.
Дед вспоминает – к концу дня каждый из нас был выжат как лимон, плохое питание давало о себе знать. Да и война с Германией не окончена. Японцы часто нарушали границу, все это действовало на неокрепшие еще нервишки. И только моральная поддержка командиров, дружба и взаимовыручка не давали раскиснуть и пасть духом.
Наступил 1945 год. Победа и продвижение наших войск в Германии нас радовали, но прошли слухи, что по окончанию войны с немцами пойдем на Японию. Нас, конечно, это не очень обрадовало. И вот в апреле мы прервали учебу, нас перебросили в район Верблюд – горы. Это японский укреп – район, причем подземный.
Мы рыли окопы, разведовали местность, готовились к наступлению. Там мы проработали до августа, потом нас перебросили в район озера Ханки, оттуда начали наступать через заставу Сианхе. Когда перешли границу, встретились со многими проблемами района озера Ханки – большое количество почти непроходимых болот. Мы вырубали лес и складывали бревенчатую дорогу, бревнышко к бревнышку, кропотливая работа. В конечном итоге наша дивизия прошла через болота, оставив позади обозы, боеприпасы, технику. Впереди шла 300-я дивизия 5-й армии, эта дивизия в войне с японцами пострадала, наверно, больше всех. К концу войны от нее не осталось фактически ничего – всего семнадцать человек. Дальше дивизия двигалась на город Мулин. Обозы, боеприпасы и основные силы отстали от нас, мы чувствовали себя не в своей тарелке. Питались галетами и японской свининой. На нашем пути была высота, командование догадывалось, что там нас могут «встретить», и оно не ошиблось. Японцы расположили на этой высоте 3 укрепленные огневые точки, снабженные крупнокалиберными пулеметами, но при этом они находились на приличном расстоянии друг от друга. В нашей дивизии было 3 полка, в каждом полку 4 батальона (минометчики, стрелки, пулеметчики и ПТРовцы, снабженные противотанковыми ружьями). Я служил в спецполку при штабе, в минометной роте у нас были 82-х миллиметровые минометы. Эти минометы остались позади с основными силами. В нашей роте из 10 человек было 2 миномета, у двоих ППШ, у четверых СВТ и у всех было по одной гранате. У меня был ППШ, я старшина, у нашего лейтенанта Иванюты, командира взвода, был еще револьвер.
Японцы с высоты вели прицельный огонь, можно даже сказать косили траву. Нельзя голову поднять. Командиры дали команду на отступление. Штаб решил собрать небольшой отряд, чтобы зайти с тылу к объекту, нам нужно пройти 1,5 километра, а потом еще 2,5 километра проползти на брюхе Мы с трудом преодолели это расстояние, самое сложное было впереди. Меня оставили прикрывать тыл группы, поэтому я как таковой не участвовал в сражении. Я слышал резню, крик японцев, при взятии всех 3-х огневых точек не прозвучало ни одного выстрела. В лагерь нас вернулось 8 человек. Мы прошли через высоту. 124-й полк остался позади, чтобы дождаться подкрепления, а наш 5-й и 99-й полки двинулись дальше, на Мудазян.
Подходя к Мудазяну, наши полки увидели зрелище, которое нельзя описывать без скрипа в душе. Говорят, здесь, под Мудазяном, по ошибочной наводке на 300-ю дивизию налетела наша авиация, состоящая из тяжелых бомбардировщиков ИЛ-4Т, у них были по две 500 килограммовых и по две 100 килограммовых бомбы. Настоящий ужас. Наших погибших солдат было больше, чем японских. Так как японцы отступили за город после бомбежки, в город мы вошли практически без боя. Он был в развалинах. Не было нормального укрытия, мы разбили палаточный лагерь. Как назло ночью пошел дождь, было не очень приятно. На утро меня разбудил Иван Бродников, если бы он не разбудил меня, я бы захлебнулся дождевой водой. Ливень сильный, поэтому, когда я встал, воды было примерно сантиметров 20. Я заметил, много солдат скопилось у штаба. Наш командир Иванюта сказал нам, что ночью самураи убили кого-то. Я и Бродников пошли узнать, что случилось. Мы подошли к палатке. То, что я там увидел – переходило все границы. В штабе было 8 человек: генерал, полковник, 2 писаря, лейтенант и 3 адъютанта. У них у всех были отрезаны головы и вспороты животы, палатка вся залита кровью, а с наружной стороны были написаны какие-то японские каракули. Я выбежал из штаба и не смог сдержаться – меня вырвало.
После ужасного Мудазяна следующей отправной точкой был Харбин. Путь лежал через высокие горы, в которых был длинный туннель. Когда наша дивизия приблизилась к этому тоннелю, нас догнал пополненный 124 полк. Поезда с основными силами, неизвестно когда было ждать, 124 полк решил пройти его своими силами. Но они не учли, что пыль в тоннеле поднялась вверх, дышать невозможно, а тоннель метров 800. 124 полк ринулся как в бой. Через 10 минут солдаты 5-й и 99-го полков, взяв друг друга за руки, начали вытаскивать их оттуда, вытащили не всех, потому что многие бежали в надежде добежать до конца тоннеля и из-за этого были недоступны, да и тех, кого вытащили, 75 % были уже мертвы. Ночью пропал младший лейтенант, на утро его нашли в лесу. Говорили – когда он вышел по нужде, на него напали самураи, выкололи ему глаза, отрезали уши, язык, вырвали ноздри. На следующее утро прибыл поезд. Когда мы загрузились, мы думали только о тех, кто остался в тоннеле. Когда мы ехали через тоннель, поезд слегка шатался и немного подпрыгивал, мы ехали по телам наших солдат 124 полка. Возле Харбина поезд разгрузили, мы взяли город в осаду. Через четыре часа после взятия города в осаду высажен десант 120 дивизии, прямо в город. Нам объявили о капитуляции Японии, это всех обрадовало, но японцам оказалось все равно, у них была одна конечная цель – смерть в бою. В Харбине горожане встретили нас радушно. После этого еще два года я прослужил в Харбине вместе со своей дивизией, наводя порядки в городе и близ лежащих районах. А затем нашу дивизию заменили и отправили домой, потом расформировали. Когда 300-я возвращалась домой в спецпоезде, на бугре вагоны расцепились и покатились в разные стороны, а затем сошли с рельсов, всех, кто остался в живых, подобрали следующим составом. Короткая, но жестокая война.
