А заведующий кафедрой логики философского факультета Московского университета доктор философских наук профессор Александр Александрович Зиновьев в 1968 году был снят с должности по обвинению в связях с диссидентами. Затем его лишили профессуры. Возникли проблемы с публикацией научных работ. И Зиновьев был вынужден заняться публицистикой и печатать свои работы за границей (в Польше и в Чехословакии).
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года в Чехословакию вторглись воинские соединения стран Варшавского договора (более 300 тысяч солдат и офицеров и около 7 тысяч танков).
23 августа Евгений Евтушенко написал стихотворение:
«Танки идут по Праге
в затканной крови рассвета.
Танки идут по правде,
которая не газета…
Боже мой, как это гнусно!
Боже, какое паденье!
Танки по Яну Гусу,
Пушкину и Петефи…
Совесть и честь вы попрали.
Чудищем едет брюхастым
в танках-футлярах по Праге
страх, бронированный хамством».
В Москве на Красной площади 25 августа состоялась демонстрация протеста против этого воинского вторжения. В ней участвовало всего восемь правозащитников. Они присели у Лобного места и ровно в 12 часов дня развернули плакаты: «Мы теряем лучших друзей», «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!». Протестующие были мгновенно арестованы, избиты и доставлены в милицию. Начали готовить очередной судебный процесс, о котором Юлий Ким написал «Адвокатский вальс»:
«Судье заодно с прокурором
Плевать на детальный разбор,
Им лишь бы прикрыть разговором
Готовый уже приговор».
Двое протестовавших были признаны невменяемыми и отправлены на принудительное лечение в спецпсихбольницы, остальные получили разные сроки лишения свободы.
Владимир Высоцкий на события августа 1968 года не отреагировал никак. Но через двенадцать лет признался, написав:
«И я не отличался от невежд,
А если отличался – очень мало.
Занозы не оставил Будапешт,
А Прага сердце мне не разорвала…
И нас хотя расстрелы не косили,
Но жили мы, поднять не смея глаз, —
Мы тоже дети страшных лет России,
Безвременье вливало водку в нас».
Читал ли где-нибудь это стихотворение автор, свидетельств найти не удалось.
А поэт Александр Твардовский написал:
«Что делать нам с тобой, моя присяга,
Где взять слова, чтоб рассказать о том,
Как в сорок пятом нас встречала Прага
И как встречала в шестьдесят восьмом…»
В этот момент Юлия Кима уже уволили с преподавательской работы в школе, и он стал жить литературным трудом, сочиняя песни и пьесы для театра и кино (под псевдонимом Ю.Михайлов, но печататься под этим прикрытием ему не дозволялось). Немецкий славист и литературный критик Вольфганг Казак написал про Кима:
«Он вёл борьбу против пустых лозунгов партии, бессодержательной советской идеологии, господствующей повсюду лжи, принуждения к двоемыслию, фальши – и всё это в лёгкой форме, смеясь, иронически, иногда под маской клоуна».
Но официальные власти страны Советов шутить не любили. Когда в советское посольство в Лондоне пришло приглашение поэту Бродскому принять участие в международном поэтическом фестивале, дипломаты строго ответили:
«Такого поэта в СССР не существует».
А в это время простой советский пенсионер Никита Хрущёв принялся начитывать на магнитофон свои воспоминания. Об этом сразу же стало известно кремлёвским вождям, и Никиту Сергеевича вызвали в ЦК, где стали журить его за действия, не согласованные с Центральным Комитетом. Хрущёв обругал своих бывших соратников самыми последними словами и продолжил начитывать то, что хотел.
После нескольких обысков, проведённых КГБ на квартире поэта Ильи Габая, 15 апреля 1969 года политбюро ЦК КПСС приняло решение о лишении этого правозащитника советского гражданства. Однако Габай был просто арестован по обвинению в «клевете на советский строй». Началось следствие.
В 1969 году в зарубежном издательстве «Посев» вышла книга песен советского поэта, драматурга и сценариста Александра Галича. Песни эти были очень ироничны, они весело критиковали всё, что происходило в стране. На Галича тут же всей своей мощью обрушилась советская власть: ему запретили давать авторские концерты, записи песен Галича стали изымать работники КГБ, его нигде не печатали, выпускать граммофонные пластинки тоже было категорически запрещено. Иными словами, заниматься профессиональной деятельностью Галичу стало совершенно невозможно.
В январе 1970 года Илья Габай был приговорён к трём годам лагерей.
А 16 июня того же 1970 года скончалась Эльза Триоле. Василий Васильевич Катанян:
«Скончалась Эльза семидесяти четырёх лет от сердечной недостаточности…
На похоронах Эльзы играл Мстислав Растропович…»
Тем временем, узнав, что кто-то во властных структурах собирается восстановить старый музей Маяковского в Гендриковом переулке, сестра поэта написала письмо Леониду Брежневу, в котором говорилось:
«Брики – антисоциальное явление в общественной жизни и быту и могут служить только разлагающим примером, способствовать антисоветской пропаганде в широком смысле за рубежом. Здесь за широкой спиной Маяковского свободно протекала свободная “любовь” Л.Брик. Вот то основное, чем характеризуется этот “мемориал”… Я категорически, принципиально возражаю против оставления каких-либо следов о поэте и моём брате в старом бриковском доме».
Аркадий Ваксберг (об отношении властей к Лили Брик после этого письма):
«Сверху явно была спущена директива предать полному забвению само её имя…
Близкие пытались, не всегда успешно, оградить Лилю от слухов, которые ползли по чьему-то наущению, один омерзительнее другого. Уже никого не стесняясь и не боясь никакой ответственности, анонимы – из той же компании! – стали её называть убийцей Маяковского».
А Юлий Даниэль полностью отсидел присуждённый ему срок и вышел на свободу в 1970 году. Жил сначала в Калуге, затем вернулся в Москву. Печататься мог только под псевдонимом Ю.Петров.
Тем временем книга воспоминаний Хрущёва была опубликована на Западе. Её автора тут же заставили написать заявление (оно тотчас было опубликовано), что к этой книге он не имеет никакого отношения, а издание её за рубежом осуждает.
