Последнее слово Малаховского мало чем отличается от моего. Он также говорит об абсурдности предъявленных обвинений и просит его оправдать.
* * *
Занавес. На этом процесс завершается. Судья удаляется писать приговор. Его оглашение назначено на 1 марта 2007 года. Мне остается только ждать… Время ожидания приговора оказывается для меня самым тяжелым. Решается моя судьба. Я не могу читать книги. Механически прочитав очередную страницу, я осознаю, что не улавливаю смысл. Пытаюсь занять себя физическими упражнениями. Приседания и отжимания немного отвлекают от размышлений. Я считаю дни до окончательного решения суда.
В камере я раздаю свои вещи. Дарю спортивный костюм Алексею, не имеющему родственников в Москве. Матрас, предмет моей гордости и зависти сокамерников, который я собственноручно собрал из двух, я завещаю Косте. Он серьезный питерский бизнесмен, по его словам, был лично знаком с Путиным, когда тот работал в мэрии Санкт-Петербурга ничем не примечательным клерком. Костю обвиняли в организации убийства Игоря Климова, главы оборонной корпорации «Алмаз-Антей». Суд присяжных его оправдает, и он уедет в экзотический Эквадор, откуда будет похищен сотрудниками ГРУ и возвращен в Россию для очередного судилища. Его оправдают во второй раз…
Костя дает мне мудрый совет: «Вова, ты освободись сначала, а с вещами твоими мы сами разберемся».
«Раздавать свои вещи перед судом – очень плохая примета», – скажут мне потом бывалые сидельцы – и окажутся правы.
В ночь накануне оглашения приговора я не могу уснуть и провожу время в хороводе мыслей: «Оправдают – не оправдают. Отпустят – не отпустят». Так и не остановившись ни на одной мысли из тех, что бесконечно бегают по кругу, я в сопровождении охраны прибываю в здание суда. Здесь уже все готово. Телевидение, журналисты, родственники. Я вижу лица близких мне людей. Леонид Беленький – мой самый близкий друг. Он не бросит меня и будет помогать все эти годы. Когда ты знаешь, что есть человек, который сделает для тебя все, ты сможешь перенести очень многое.
Судья начинает оглашать приговор. Она зачитывает текст: «Признать Переверзина Владимира Ивановича и Малаховского Владимира Георгиевича виновными в совершении преступлений, квалифицируемых по статье 160 части 4, статье 174.1 части 4 Уголовного кодекса Российской Федерации…»
С первых строчек становится понятно, что приговор обвинительный. Чуда не случилось. Я разочарованно смотрю на судью.
«Что она там целый месяц с приговором делала? – не понимаю я. – Она ведь даже не сама его писала, а просто взяла присланную ей из Генеральной прокуратуры дискету и тупо скопировала все содержимое в приговор. Слово в слово, с теми же описками, с теми же ошибками».
«Как же так? А как же доказательства? Как же очевидные факты?» – не верю в происходящее я. Ты называешь белое белым, а тебе в ответ нагло заявляют: «Это черное».
Оставалось ждать оглашения назначенного срока наказания. Я еще надеюсь оказаться на свободе, отделавшись двумя годами и восемью месяцами. Приговор занимает сто восемьдесят страниц машинописного текста, и судья не успевает его прочитать за один день. Я возвращаюсь в камеру.
«Освобождение откладывается на один день!» – пытаюсь пошутить я, вернувшись в камеру.
Отложилось оно и еще на один день, потраченный судьей на зачитывание и перечисление доказательств вины, указанных в приговоре. Она приближалась к результативной части приговора. Самое интересное остается на третий день.
Я прощаюсь с сокамерниками, даю им последние инструкции, что делать с моими вещами, из которых мне нужна лишь сумка с документами. На дорогу они желают мне: «Ни пуха!»
«К черту!» – отвечаю я и выхожу из камеры. Я заметно нервничаю. Я надеюсь, что сейчас все решится. Встанет на свои места.
Зал судебных заседаний набит битком. Все ждут окончательного решения. Судья монотонным голосом продолжает зачитывать приговор:
«При назначении наказания подсудимым суд учитывает наличие на иждивении у подсудимого Переверзина малолетнего ребенка 1995 года рождения. Учитывая обстоятельства совершенных деяний, роль и степень участия каждого из подсудимых, суд находит, что исправление подсудимых Малаховского В. Г. и Переверзина В. И. возможно лишь в условиях изоляции от общества. На основании изложенного, руководствуясь статьями 307, 308, 309 УПК РФ, суд приговорил:
Признать Переверзина Владимира Ивановича виновным в совершении преступлений, предусмотренных частью 4 статьи 160 УК РФ и частью 4 статьи 174.1 и назначить ему наказание:
По части 4 статьи 160 УК РФ в виде лишения свободы на срок шесть лет.
По части 4 статьи 174.1 УК РФ в виде лишения свободы на срок десять лет шесть месяцев.
По совокупности преступлений путем частичного сложения наказаний окончательно назначить Переверзину В. И. наказание в виде лишения свободы на срок одиннадцать лет с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима».
У меня темнеет в глазах.
По залу проносится приглушенный ропот.
Для меня перевернулся мир. Небо упало на землю. Перед глазами промелькнула вся моя жизнь.
Детство. Школа. Институт. У меня пересохло во рту. Язык прилип к небу.
«Подсудимый, – обращается ко мне судья. – Вам понятен приговор?»
«Да, – дрогнувшим голосом говорю я, – понятен».
Нас выводят из зала, и я со щемящей тоской ловлю изумленные, полные сочувствия и сострадания взгляды моих близких.
«За что? За что? За что?» – бьется в голове безответный вопрос.
Какой-то корреспондент в коридоре суда умудряется задать мне глупый вопрос: «Как вы можете прокомментировать сегодняшнее решение суда? Вы согласны с таким решением?»
«Это полный бред и идиотизм! – на ходу успеваю ответить я. – Мы будем обжаловать приговор в Европейском суде по правам человека!»
Занавес. Спектакль закончен. С одиннадцатилетним сроком я возвращаюсь в камеру.
* * *
«Одиннадцать лет дали, сволочи!» – с порога сообщаю я сокамерникам новость. Возможно, кто-то из них был бы счастлив получить такой срок. Но это не мой вариант. Сознание отказывается воспринимать происходящее. Я вспоминаю историю о том, как какой-то парень, приехав из зала суда, на вопрос сокамерников «Сколько дали?» отвечает: «Три года». И отдает свой приговор товарищам. Те читают и видят, что дали ему двенадцать лет. Спрашивают: «Ты ничего не путаешь? Здесь же написано: двенадцать лет!».
«Нет, это не мне, – утверждает тот. – Мне дали три года…»
* * *
Ты отказываешься верить услышанному, ты не воспринимаешь увиденное. Понимание придет позже, когда я прочувствую тяжесть этих лет в колонии строгого режима. К тому времени я отсижу три года, казавшиеся мне вечностью. Неожиданно я осознаю, сколь ничтожную часть от одиннадцати лет составляют эти три года, осознаю то, что впереди у меня целых восемь лет за решеткой! Мне казалось это бесконечным сроком, который никогда не закончится. Эта мысль придавит меня. Мне потребуется очень много времени, чтобы в полной мере принять происходящее.
Глава 15
Последняя надежда
Сокамерники тактично предлагают мне перекусить и выпить чаю. Я чувствую, что проголодался, и набрасываюсь на еду. Не ощущая вкуса пищи, съедаю пару бутербродов. Я в смятении. Я часто думал о том, могла ли судья поступить по-другому, оправдать нас или дать иные, меньшие сроки. Понятно, что оправдательный приговор привел бы ее к увольнению, что в ее системе ценностей смерти подобно. Но она вполне могла дать, например, мне не одиннадцать лет, а девять. А как она могла дать Малаховскому двенадцать лет – на год больше, чем запрашивала прокуратура? Будь у нее хоть капля совести, порядочности или человечности, мы бы получили меньшие сроки. Очевидно, что система напрочь, без остатка вымывает из людей все человеческое или же вбирает в себя уже готовые кадры без чести и совести.
У меня остается слабая надежда на кассационную жалобу в Мосгорсуд, который в просторечии совершенно справедливо называют Мосгорштамп. На следующее утро приезжает адвокат. Он тоже расстроен. Не разделяя моих иллюзий относительно оправдательного приговора, он ожидал меньшего срока. Для того чтобы выиграть время для написания жалобы, на следующий день после оглашения приговора адвокат пишет короткую кассационную жалобу на приговор: «С приговором не согласны. Считаем его незаконным и необоснованным. Развернутую кассационную жалобу предоставим по мере готовности».
Согласовав со мной очевидный план действий, защитник приступает к написанию кассационной жалобы. Я тоже не могу сидеть сложа руки и с энтузиазмом берусь за написание собственной версии жалобы. Приговор содержит массу противоречий и неточностей, выводы суда не соответствуют представленным доказательствам. Я проделываю титаническую работу: подробным образом наглядно излагаю свои доводы, прошу приговор отменить, а меня оправдать. Жалобу отправляю в Мосгорсуд. Вскоре я получаю копию жалобы, направленной в Мосгорсуд моим адвокатом. Все яснее ясного, все просто и понятно, по закону приговор подлежит отмене. Но дело ЮКОСа, к сожалению, проходило, как сказал один известный адвокат, вне «рамок правового поля». Я бы сформулировал эту мысль проще: где дело ЮКОСа – закон отдыхает.
