Теперь я жду заседания Мосгорсуда.
«А вдруг отменят приговор? Это же какой-то бред!» – мелькают у меня в голове мысли. Надежда есть, но шансы невелики. Я знаю, что в течение десяти дней после вступления приговора в законную силу меня отправят на зону. В законную силу он вступает после рассмотрения Мосгорсудом кассационной жалобы.
В Мосгорсуде явно не торопятся рассматривать наши жалобы и назначают дату судебного заседания на середину июля. Я начинаю готовиться к этапу. По словам бывалых арестантов, этап – самый неприятный и опасный момент в жизни заключенного. Я уже наслышан о том, как всячески издеваются над зэками, как их избивают. «За что бьют?» – задаю я наивный вопрос. «Да ни за что!» – отвечает мой собеседник. Опытный человек советует мне брать минимум вещей и за сутки ничего не есть и не пить.
«Это почему?» – не понимая его инструкций, интересуюсь я.
«Чтобы не хотелось в туалет! – продолжает мой консультант. – В туалет не выводят. На всякий случай возьми с собой пустую пластиковую бутылку, пакеты. Бери сигареты, чай, сушнину – печенье, сухари, пряники, конфеты».
Впитываю в себя каждое сказанное слово – я с благодарностью буду вспоминать своего инструктора.
Мыслями я уже уехал из СИЗО и нахожусь в лагере. Мне изрядно надоело находиться в замкнутом пространстве тюрьмы, где я провел около трех лет. Непонятно было, куда меня повезут, но я нарисовал красивую картинку без единого облачка. «Приеду в колонию, – рассуждал я, – милиция почитает мое личное дело, из которого ясно, что я невиновный человек, и относиться ко мне будут соответствующим образом. Работу мне предложат хорошую, в библиотеке или в школе. И буду я жить-поживать и срок отбывать».
Меня пугал сам этап, а перспектива сменить место жительства, поменять тюрьму на колонию даже радовала. Я составил целый список вещей и продуктов, которые мне понадобятся в пути и на первое время в колонии. «Как и сколько будут везти, не знает никто, поэтому надо запастись продуктами», – думал я. В ларьке я купил каши, сигареты… Специально отведенный для этих целей баул растет у меня на глазах.
* * *
В сборах незаметно пролетает лето, и меня везут в Мосгорсуд. Монументальное здание, светлые подвалы и просторные казематы не создавали ощущения места, где вершится правосудие. Все рутинно и обыденно. Технический прогресс добрался и сюда. Нас сажают не в клетку, а в стеклянный аквариум. Толстенные бронированные стекла отделяют нас от зала. Малаховский загадочно сообщает мне, что сейчас наш приговор отменят. Ему сообщили об этом адвокаты. Я не очень в это верю. Сквозь стекло, в некотором отдалении, вижу близких мне людей, которые болеют за меня и поддерживают. Это очень важно. Без этого не выжить.
В зал заходят судьи – две женщины и мужчина. Из-под мантий видна обычная повседневная серенькая одежда, на которую и внимания-то не обратишь. Идет вот такой ничем не примечательный человечек, посмотришь не него – взгляд не остановишь, а тем более не подумаешь, что он судьбы вершит человеческие. В руках у одного судьи хозяйственная сумка. Мне казалось, что судьи зашли в этот зал в перерыве между походами по магазинам или какими-то другими своими делами. Все как-то быстренько и мимоходом. Они уже изучили наши жалобы и заранее подготовили ответ. «Белое – это не белое, а черное. А черное – это даже не белое, а красное», – в три голоса говорят судьи.
«Господи, это какое-то сумасшествие, это дурдом!» Я отчаянно взываю к всевышнему: «Боже, забери меня отсюда и спаси!»
«Доводы защитников несостоятельны, приговор оставить в силе», – доносится до меня.
Я смотрю на судей, не испытывая к ним ни злобы, ни ненависти. Я ощущаю только чувство брезгливости к этим существам. Мы возвращаемся в СИЗО, где мне остается провести последние десять дней.
Приходит мой защитник, и мы обмениваемся впечатлениями. Нам предстоит пройти всю судебную пирамиду надзорных инстанций и безрезультатно добраться до ее вершины – председателя Верховного суда. При существующей в России круговой поруке мы понимаем, что в моем деле здесь справедливости не добиться. Остается надежда только на Европейский суд по правам человека.
Мы не прощаемся, а расстаемся на некоторое время. Борьба продолжается.
Я возвращаюсь в камеру и через некоторое время слышу: «На Пэ, с вещами…»
«Неужели меня так быстро отправляют на этап?» – думаю я. Собираю вещи и прощаюсь с сокамерниками, мы обнимаемся. Меня переводят в пустую камеру. Здесь уже стоят мои вещи, принесенные со склада. Теплые зимние вещи, куртка, ботинки. Накопилось несколько баулов. Я начинаю разбираться с вещами, отделяю нужное от ненужного. Собираю сумки, которые возьму с собой на этап. После бесчисленных перекладываний и нелегких решений у меня получается два баула и большая спортивная сумка. «Сумку на плечо и по баулу в каждую руку», – легкомысленно прикидываю я. В этой камере в одиночестве я проведу еще два дня, и лишь на третий мне сообщат, что сегодня меня увозят.
«Присяду на дорожку, – улыбаюсь я пришедшей в голову шутке. – Присел вот на одиннадцать годков!»
«На Пэ готов?» – раздается из-за двери.
«Готов, готов», – в ответ кричу я.
Гремят засовы, с грохотом распахивается дверь, я вижу незнакомые лица обычных конвойных. Нет больше спецназа и прочего театрального реквизита. «Теперь я никого не интересую, я списанный и отработанный материал», – с облегчением думаю я, без сожаления покидая стены этой тюрьмы. Как мне здесь было хорошо, я пойму совсем скоро, едва успев приехать в пункт назначения – колонию строгого режима, что в поселке Мелехово Владимирской области. Под роспись меня передают конвою, и мы выходим из здания тюрьмы. Во дворе тюремного дворика уже ждет автозак.
Я закидываю сумки в автозак и забираюсь туда сам. Захожу в свободный отсек. За стенкой сидят женщины. Из их клетки раздается веселый смех. Я вступаю с ними в беседу. Узнав мой срок, они сочувственно вздыхают. Устроившись на скамеечке в клетке, я тщетно пытаюсь вглядеться в уже забытые мною московские улицы. Темно, почти ничего не видно, да и дорога не занимает много времени. Я чувствую запах вокзала и слышу шум поездов. Я пытаюсь вычислить, на какой вокзал меня привезли. Нахлынули детские воспоминания, когда я, еще школьником, с родителями каждое лето на поезде ездил в Крым… Я помню, как меня завораживали проносящиеся мимо пейзажи, как я мог часами не отрываться от окна. Кто бы мог подумать тогда, что меня ждет такое путешествие?..
Мы приезжаем на отдаленный пустынный перрон, почти вплотную к вагону. Слышу разговор конвойных, они решают, кого выгружать первым. «Сначала строгач, а потом все остальные», – переговариваются между собой конвойные. Строгач – это я. Я хватаю вещи и выпрыгиваю из автозака. Меня передают на руки другому конвою. Старший из них с удивлением берет в руки мое огромное личное дело, сверяет данные. Я безошибочно называю свои статьи и срок. Вряд ли кто-то вместо меня может поехать в колонию на одиннадцать лет! Я с трудом втаскиваю свой багаж в поезд. Сумка цепляется за двери и мешает идти, баулы тянут вниз. Едва протискиваясь по узкому коридору вагона, я добираюсь до купе. Оно пустое. Обычное купе стандартного размера без окна. Вместо двери – решетка. В коридоре небольшое окно, через которое, если оно открыто, видно волю. Внизу две скамейки, вверху – две пары полок. Всего три яруса. Столыпин – так арестанты называют этот вагон. После столыпинской аграрной реформы для перевозки крестьян использовали вагоны для скота. С тех пор мало что изменилось, и мы недалеко ушли в своем развитии.
В купе заходит конвойный.
«Куда едем?» – интересуюсь я.
«Выдавайте запрещенные предметы», – вместо ответа он требует приготовить к досмотру вещи.
«У меня ничего нет, – откровенно говорю я. – Я же из спец. СИЗО 99/1. Там иголку в камеру не пронесешь».
Конвойный мне не верит и начинает обыск. Разворачивается каждый пакетик, открывается каждая коробочка, столь тщательно упакованная в СИЗО. Просматриваются все вещи, пролистываются все бумаги. Все перепутано и перемешано. Я с трудом раскладываю вещи обратно по сумкам. Вагон наполняется пассажирами. Слышу, как в соседнем купе тоже проходит шмон. Ко мне заводят попутчиков – одного, второго… Я сдвигаю свои вещи. Заходит третий, четвертый. Купе заполнятся сумками и людьми. Пятый, шестой, седьмой. Люди лезут наверх и укладываются на верхних полках. Внизу, на нижних полках, впритирку умещается по пять человек. Свободное пространство между скамейками и под ними заполняется баулами. В купе набивается восемнадцать человек. Теснота неимоверная. Очень душно. По инструкции конвой может открыть окна только во время движения поезда. Вывести в туалет – тоже только во время движения. На дворе конец июля, жара неимоверная…
