водили.
В сандаликах мы шли, в носочках белых
Как будто не к реке, а к строгой тёте.
На Яченку! К ней можно босиком.
Она – свой брат…
Символично, что на месте дома, где жила в Калуге семья Берестовых – на углу Пролетарской и Герцена – сегодня обустроена детская площадка. Постоянный щебет местной ребятни, скрип качелей, деловитая возня карапузов в большой песочнице, молодые мамаши с колясками, бабушки с внучатами – не лучшая ли это память о выдающемся детском поэте, жившем когда-то здесь. Хотя, конечно, если бы получилось установить на углу памятный знак о том, что за выдающийся человек здесь когда-то жил – было бы замечательно. Вряд ли местные жители, проходя по той же улице Герцена или Пролетарской, ведают о том, что здесь до войны рождалась настоящая поэзия.
В роще строится завод.
Громыхает стройплощадка.
Вдоль по Герцена ведёт
Жёлтый выводок хохлатка…
…В синем сладостном чаду
Мимо нас машина мчится.
Шесть мальчишек на ходу
Успевают прицепиться!
Хотя и не всегда калужское детство будущего поэта было безоблачным и безмятежным. Как не может быть таковой и сама жизнь. В ней обязательно встречаются грустные, порой трагические моменты. И Валентин Берестов смог очень рано и глубоко это прочувствовать и отразить в своих стихах. В данном случае – строках, обязанных своим появлением близости места проживания семьи Берестовых с Пятницким кладбищем.
Жизнь в городе – мучение сплошное,
Когда ты возле кладбища живёшь.
У нас в селе почти не умирали.
Здесь, что ни день покойника несут.
Зимой двойные стёкла выручают,
Сквозь них не слышно похоронных маршей.
А летом хоть беги…
После уже совсем взрослые, трагические нотки в стихи Вали Берестова привнесла Великая Отечественная война, которая отбирала у этих 14-15 летних калужских мальчишек не только дедов и отцов, но уже и школьных товарищей, учившихся в той же Железнодорожной калужской школе несколькими классами раньше. Одному из них – своему старшему другу и заступнику, соседу по Пролетарской, Леониду Чудову, не вернувшемуся с этой войны – Валентин Берестов посвятил стихотворение «Великан».
…О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвёртый,
А я перешёл во второй.
Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.
Особое место в поэзии Валентина Берестова занимают стихи, посвящённые его большой, дружной и сплочённой семье. Калужский дом Берестовых стал своеобразным местом притяжения – и большой семейной любви, и большой русской поэзии. С огромной теплотой поэт вспоминает в своих стихах и отца, и маму, пишет о братьях своих, бабушках, оставшихся в деревне и часто навещавших любимых внуков.
Одно из стихотворений Берестов так и назвал – «Бабушка Катя»:
Приказала отцу моему.
Как ребёнку:
«Ты уж, деточка,
Сам распряги лошадёнку».
И с почтеньем спросила,
Склонясь надо мной:
«Не желаешь ли сказочку,
Батюшка мой!»
Другое стихотворение – соответственно, носит название «Баба Саша»:
В чёрной шали, в платье строгом,
За себя прося, за нас,
На колени перед Богом
Опускалась много раз.
И даже есть – хотя и с довольно сухим названием «Прабабка», но всё равно наполненное любовью и нежностью к довольно загадочной для маленького советского мальчика и совсем уж старенькой своей прабабушке:
Прабабку-лишенку, прабабку-дворянку
Всегда я проведать спешил спозаранку.
За что ж от меня-то помещице честь?
Прабабка! Она не у всякого есть…
Десятый десяток!..
Старушек толпа
Да конусом жёлтая риза попа.
Тут не было слышно «Вы жертвою пали».
По древнему чину её отпевали.
Крепкие семейные традиции, нежные чувства взрослых к малышам, почитание младшими старших, любовь к родному краю, родной улице, дворам, по которым ходил, всё то, что, собственно, и превратило простого калужского мальчишку в большого поэта, почитаются в семье Валентина Дмитриевича Берестова и сегодня.
Валентин Дмитриевич Берестов, будучи не только профессиональным историком, но и любящим родной край человеком, немало поспособствовал своими сочинениями сбережению исторического наследия. Напомним его последнее четверостишие из знаменитых «Калужских строф». Оно посвящено Циолковскому. Но не только ему, а ещё – и той исторической связи, что удерживает нас на родной земле:
Он был великим. Он был гениальным.
Он путь открыл в те звёздные края…
Училась у него в епархиальном
Учительница школьная моя.
Недавно на фасаде 14-ой школы Калуги открылась мемориальная доска замечательного русского поэта, ставшая подтверждением нашего бережного отношения к культурному наследию, истории, причём не только – литературной, но – истории вообще, той самой, которой посвятил жизнь выдающийся поэт, литературовед, учёный, выходец с живописных калужских окраин – Валентин Дмитриевич Берестов.
В мировой литературе есть два сорта авторов: одни создают отдельные книги, другие – целостный мир. Первых большинство, вторых – единственный у каждого. Чаще всего "единственность" такого рода беспредельна – вроде обнимающего огромные сообщества всевидящего божества, дарующего людям веру в счастье. И реализующих эту веру наяву.
Не помню точно, сколько раз я читал и перечитывал того же "Карлсона". Сначала – сам, потом – с детьми, а теперь – уже и с внуками. Если скажу "сто раз" – боюсь, что сильно преуменьшу. Или – "Пеппи Длинныйчулок". Или – "Эмиль из Лённеберги". Точно знаю, что такие книги не читают. Такими книгами живут. Точнее – созданным в нех особым миром, на редкость точно созвучным с миром приобщающегося к нему читателя.
Астрид Линдгрен вспоминала, что когда поставила точку в последнем из рассказов о маленьком Эмиле, то села и расплакалась. Так плачут люди, когда прощаются с ушедшем детством, понимая, что самое лучшее и светлое в твоей жизни навсегда останется в прошлом: где-то в стороне, в маленьких уединенных хуторках и отдаленных селениях, в деревянных домиках, окруженных старыми вишнями и полевыми цветами, в нежных ласках натруженных крестьянских рук отца, в заботливых домашних хлопотах мамы.
Ты осознаешь, что это лучшее, далеко ушедшее от тебя, самое заветное и есть ты сам – плод всепоглощающей семейной любви, то самой, именем которой человек появляется на белый свет и во славу которой он этот белый свет преображает. Великая заслуга Астрид Линдгрен – она сумела пронизать заветами этой большой любви самых маленьких своих читателей, а за одно с ними – и окружающий их и нас с вами противоречивый мир. Снабдить его скрепками, утрата которых куда плачевный
